родился  в  Бостоне, штат Массачусетс, в апреле 1933 г.  во  время
снежной  бури. Когда я открыл глаза и впервые увидел своего  отца,
ему  было 44 года, — прошло уже немало лет после бурной молодости,
проведенной  им  в  царской России, и страшных  лет,  пережитых  в
России  советской, около десяти лет с тех пор, как он поселился  в
Соединенных Штатах, и почти два с половиной года после  того,  как
он   стал   основателем   и  главой  социологического   факультета
Гарвардского  университета в Кэмбридже. Он умер  на  восьмидесятом
году жизни в нашем доме в пригороде Винчестера. Таким образом, мои
воспоминания о нем охватывают вторую половину его жизни.
    Я  должен сразу же отметить, что мой доклад ни в коей мере  не
является  исчерпывающим рассказом о жизни моего  отца  и  не  дает
всесторонней   оценки   его  научных  достижений.   Биографические
подробности,  которые здесь сообщаются, ограничены  тем,  что  мне
известно   в  наибольшей  степени  —  либо  по  собственным   моим
наблюдениям,  либо  по  рассказам  моих  родителей,  или   же   по
документам, хранящимся в семье и университетских архивах.
    Что  это  значило  —  жить  с  таким  человеком,  как  Питирим
Александрович? Когда я начал себя осознавать, он уже был  всемирно
признанным ученым, и хотя в семье это всегда понимали,  это  никак
не отражалось на нашей повседневной домашней жизни. По сравнению с
моей   матерью   Еленой  Петровной,  отец  был  довольно   строгим
родителем,   и  поскольку  нашим  соседским  ребятам  он   казался
личностью  довольно грозной, они старались с ним не  пересекаться.
Ведь он, в конце концов, выжил в русскую революцию, несмотря на то
видное  положение,  которое  начал занимать  в  рядах  потерпевшей
поражение стороны.
    После  высылки  из  Советской России в 1922  г.  (фото  1)  ни
Питирим,  ни Елена не питали никаких надежд когда-нибудь вернуться
на  родину,  и  поэтому  они  хотели  адаптироваться  к  жизни   в
Соединенных  Штатах. Вот почему, когда родился мой  брат  Петр,  а
потом  и  я,  наши  родители  решили вырастить  из  нас  «типичных
американцев». Не берусь судить, насколько они преуспели в этом, но
начальное и среднее образование мы получили в школах Винчестера, в
которых  вели свои собственные «баталии». Начатки русского  языка,
усвоенные  дома, были забыты после того, как учителя сказали,  что
мы  говорим  с  русским акцентом. И хотя, будучи  подростками,  мы
изучали русский язык по учебникам, для нас это был второй язык.
    АДАПТАЦИЯ  К  ЖИЗНИ  В  СОЕДИНЕННЫХ ШТАТАХ.  Насколько  удачно
Питириму и Елене удалось приспособиться к жизни в Америке? Страна,
в  которую мои родители приехали в 1920-е гг., была, конечно, иной
по  сравнению  с  тем, что она представляет собой  сейчас.  В  ней
преобладали  скорее  ценности  сельской,  а  не  городской  жизни,
сексуальные  нравы были более сдержанны, насилие значительно  реже
вторгалось в повседневную жизнь, так что многие вообще не запирали
двери  на  ночь.  Акклиматизации моего отца способствовало,  может
a{r|, и то, что, приехав в Америку, он поселился сначала на севере
Среднего  Запада, а не на восточном побережье или в Новой  Англии,
которые   были   гораздо  более  урбанистическими.  Давая   оценку
Питириму, его старинный друг и коллега Карл Циммерман считает  это