там в другое лето Брюсова, который через месяц умер. Мне казалось тогда, что
я несчастен, и я  в  самом  деле был несчастен из-за женщины. Все это  было,
оказывается, счастьем.
     <...> Я  кончил и сдал  Кюхлю -- малой  серии и два большие  тома
большой.  Малый  скоро  выйдет,  а  большого  матрицируют. Никогда  не  ждал
корректуры с такой приятностью.
     Отдельно вышел  "Прокофий Ляпунов",  с  издательской  задержкой на  104
года. Будут экземпляры --  пришлю тебе.  <...> Я гуляю  все меньше  --
раньше до Лассаля, теперь до парикмахера.
     Лечиться я больше не хочу и не буду.

     28 ноября 1938 г.
     <...> Новостей у меня нет, я никуда не хожу -- не на чем.
     Я иногда очень скучаю, милый друг, а не просто.
     Если  у тебя  какое-нибудь  дело  здесь, придерись к  этому и приезжай.
<...>
     Мартобря, и день без числа.

     14 января 1939 г.
     <...> Я задумал сегодня  ночью такую статью о Грибоедове, что сам
удивлен. Эта статья, мой дорогой  друг, хоть и под занавес, но она  докажет,
что такое Грибоедов  для нас. Ура! Поцелуй меня за нее.  Спинной мозг хлещет
по  ногам, и  они  у  меня  стальные.  Сегодня  иду на  125-летие  Публичной
библиотеки. Я в делегации. А как доберусь до заседания и потом до дому -- не
знаю.
     Целую тебя, умница. Ты один у меня друг. <...>

     15 января 1939 г.
     <...>  Я живу тихо, на 45  лет неплохо, может быть.  Удивительно,
как нам много лет вдруг стало.
     <...> Думаю о  Грибоедове и других и под конец перестал понимать,
как  у них хватило времени всего наворотить?  Не  так  уж долго жили,  много
ездили.

     Около мая 1939 г.
     Друг мой,  я очень и очень болен --  потому не пишу. Я  перестал ходить
как  люди ходят, -- а ковылять  с  ежеминутной  опасностью упасть --  это не
ходьба. Сегодня в первый раз поехал в машине (не кататься, а за деньгами) --
увидел зелень. Жалко. <...>
     Как меня теперь осматривают врачи! Смотрят почерк, заставляют говорить,
улыбаться, удивляться, и наблюдают. Всего этого, по-видимому, я могу вдруг и
не  изобразить.   Странно.  А   так   как   изображаю,   "болезнь  протекает
благоприятно", и они даже удивляются. Завтра еду в Лугу, потом меня пошлют в
Железноводск.  Мне  вообще "показана"  сухая  и  теплая  полоса, а Питер  не
показан. Кабы знать, жил бы в Киеве.
     Ты не беспокойся обо мне, болезнь такая. Ничего не поделаешь.
     Целую и не знаю, отправлять ли письмо, разжалобился.
     Твой Юр.

     31 марта 1940 г.