красноармейцам, ругался с сердитым  ганзейским  купцом,  слушал  сетования
председателя колхоза, не нашедшего управление НКВД, и толкался,  толкался,
толкался в толпах, говорящих на добром десятке языков.  Один  раз  подумал
было, что попал в довольно современную  компанию,  пока  среди  совершенно
нынешних призывов  к  отделению  не  помянули  Учредительное  Собрание.  Я
оглянулся. Вокруг слушали внимательно, и не меньше половины  стоящих  были
моими современниками. Они разницы не ощущали.
     И дальше: викинги, активисты, пасторы и всяческие купцы любых  времен
и народов. Когда из-за Длинного Германа вывернулся вертолет Ми-24, я  даже
подскочил, и долго смотрел вслед, когда он ушел за Нямунас. Хотя  вертолет
был наш, родной.
     Но именно после этого я и начал снова что-то соображать. А  полностью
прояснил события еще один митинг.
     Он проходил в закутке между городской  стеной,  Нигулисте  и  Домским
собором. Так что  площадка  была  огорожена,  и  можно  было  видеть,  как
подходят люди.
     Они и подходили сначала, пока митинг  не  набрал  критической  массы.
Собственно, я сам и послужил причиной  его  возникновения.  Остановился  у
стены,  почитать  разнокалиберные  надписи  на  ней.  Сразу  же  за   мной
образовалось три гражданина обычного вида и  один  солдатик  с  откровенно
дезертирской внешностью. Откуда он сбежал, из-за полного отсутствия знаков
различия  установить  было  невозможно.  Может,  из  части,  а  может,  из
окружения.
     К этим людям через пару минут присоединилось еще дюжины три, и  общий
разговор перешел в выступления. Постепенно  площадка  заполнилась  на  две
трети, после чего толпа перестала увеличиваться.
     Я не следил за темой митинга, и уже  собирался  выбраться  из  давки,
когда внезапно заметил, что количество слушателей растет, несмотря на  то,
что никто уже не подходит.
     Как только накал страстей доходил  до  предела,  в  толпе  появлялись
новые люди. В мундирах и штатском, в одежде, которую  вообще  нельзя  было
определить как военную или цивильную. Иногда они  удивленно  оглядывались,
но чаще всего сразу включались в обсуждение.
     Когда выступающий   назвал  предыдущего  оратора  фашистом,  затрещал
мотоциклетный мотор,  и от толпы отделился "Цундап" с пулеметом в коляске.
Стрелок  был  пьян  и  орал во все горло "Лили Марлен".  Но этого никто не
заметил,  потому что зашел разговор о Северной Войне, и в толпе то тут, то
там   замелькали   треуголки   и   парики   офицеров  Семеновского  полка.
Расплывчатое выражение  "наши  предки  жили  на  этой  земле"  вызывало  к
существованию  волосатых типов в вонючих шкурах,  физиономии которых никак
не давали отнести их к скандинавскому типу.
     Теперь-то я все и понял. А через  минуту  понял  еще  одну  вещь:  из
города надо выбираться, и поскорее. Потому что по  улицам  прошли  машины,
громкоговорители которых возвещали о  начале  общегородского  митинга  под
лозунгом "Забывший историю - обречен".
     Прикинув суммарную мощность этого мероприятия, я как следует проникся
второй частью лозунга.  Уж если  крохотное  по  городским  меркам  сборище
создает  такое  хрононапряжение,  от которого возникают прорехи глубиной в
добрый десяток веков, а в случае с "предками" - и вовсе бездонные... Перед
глазами  возникло  расползающееся  по швам лоскутное одеяло.  Вместо того,