1. ВЫШКИ В СТЕПИ

     Когда, поеживаясь спросонья,  мы  вылезали  из  палаток,  над  степью
только занимался рассвет. В синей дымке вдали проступали контуры  вышек  и
паутина   колючей   проволоки,   нереальные,    неправдоподобные,    будто
неоконченный набросок какого-то  средневекового  острога.  Лишь  отчетливо
слышный лай овчарок да крики команд выдавали, что за этим неправдоподобием
таится реальная жизнь, что это не  декорация,  не  мираж.  Там  жили  наши
землекопы.
     Я был тогда студентом и  работал  в  археологической  экспедиции  при
одной из великих строек коммунизма -  на  Волго-Доне.  С  вольной  рабочей
силой было туго, и для экспедиции строительство уделило несколько сотен из
своих заключенных. Наша работа считалась не из самых тяжелых, и  нам  дали
женские отряды.
     В шесть утра распахивались ворота лагеря и издалека слышался  тенорок
кого-то из конвоиров:
     - Па-па торкам! Па-па торкам!
     Сначала я не мог понять, о каком папе  речь  и  кого  там  "торкают".
Позже до меня дошло: конвой большей частью состоял из среднеазиатов, а они
говорили с сильным акцентом, и крик означал: "По пятеркам!" -  заключенных
выпускали пятерками, чтобы легче было  считать.  Затем  длиннющая  колонна
направлялась к месту работ,  сотни  сапог  взбивали  пыль,  а  над  степью
разносилась залихватская - с гиком и свистом - песня, вылетающая из  сотен
женских глоток: "Гоп, стоп, Зоя!..."
     Серая масса зэков растеклась по участкам, каждый  студент  практикант
(или студентка) получала  примерно  по  десятку  человек,  конвой  вставал
рядом, и начинался рабочий день. Солнце поднималось  все  выше  и  выше  и
вскоре уже нещадно палило, в худых руках мелькали лопаты и  кирки,  густая
пыль застилала неглубокий котлован.
     Постепенно мы знакомились ближе с нашими подопечными, узнавали про их
беды и вины, ужасались их исковерканным жизням. Но мы не могли примерить к
себе их судьбы, а в их речах, суждениях и поступках многое ставило  нас  в
тупик. Нам были непонятны их обиды,  странны  их  радости.  Казалось,  эти
женщины подчиняются какой-то особой  логике,  а  о  чем-то  важном  упорно
молчат. "Вам этого не понять", -  часто  говорили  они.  Словом,  это  был
другой, чуждый нам мир, в который нам доступ был закрыт - и слава богу. Мы
довольствовались  внешними  знаниями  этого  мира  -  достаточным,   чтобы
общаться и поддерживать рабочие отношения. О прочем старались не думать.
     На ночь конвоиры уводили заключенных в лагерь, ворота закрывались,  и
все снова начинало напоминать мертвую декорацию или средневековый  острог.
С болезненным любопытством мы бродили вокруг, пытаясь углядеть  что-то  за
оградой, но конвоиры не допускали нас близко, и никогда никто  из  нас  не
бывал внутри. Внутренность лагеря оставалась недоступной нашему взору, как
другая сторона луны.