Я стал редактировать журнал "Штык", имевший в Харькове большой
успех, и совершенно за-бросил службу... Лихорадочно писал я,
рисовал карикатуры, редактировал и корректировал и на девятом
номере дорисовался до того, что генерал-губернатор Пешков
оштрафовал меня на 500 рублей, мечтая, что немедленно заплачу их
из карманных денег...
Я отказался по многим причинам, главные из которых были:
отсутствие денег и нежелание потворствовать капризам
легкомысленного администратора.
Увидев мою непоколебимость (штраф был без замены тюремным
заключением), Пешков спустил цену до 100 рублей.
Я отказался.
Мы торговались, как маклаки, и я являлся к нему чуть не десять
раз. Денег ему так и не удалось выжать из меня!
Тогда он, обидевшись, сказал:
- Один из нас должен уехать из Харькова!
- Ваше превосходительство! - возразил я. - Давайте предложим
харьковцам: кого они выберут?
Так как в городе меня любили и даже до меня доходили смутные слухи
о желании граждан увековечить мой образ постановкой памятника, то
г. Пешков не захотел рисковать своей популярностью.
И я уехал, успев все-таки до отъезда выпустить три номера журнала
"Меч", который был так популярен, что экземпляры его можно найти
даже в Публичной библиотеке.
В Петроград я приехал как раз на Новый год.
Опять была иллюминация, улицы были украшены флагами,
транспарантами и фонариками. Но я уж ничего не скажу. Помолчу!
И так меня иногда упрекают, что я думаю о своих заслугах больше,
чем это требуется обычной скромностью. А я, - могу дать честное
слово, - увидев всю эту иллюминацию и радость, сделал вид, что
совершенно не замечаю невинной хитрости и сентиментальных,
простодушных попыток муниципалитета скрасить мой первый приезд в
большой незнакомый город... Скромно, инкогнито, сел на извозчика и
инкогнито поехал на место своей новой жизни.
И вот - начал я ее.
Первые мои шаги были связаны с основанным нами журналом
"Сатирикон", и до сих пор я люблю, как собственное дитя, этот
прекрасный, веселый журнал (в год 8 руб., на полгода 4 руб.).
Успех его был наполовину моим успехом, и я с гордостью могу
сказать теперь, что редкий культурный человек не знает нашего
"Сатирикона" (на год 8 руб., на полгода 4 руб.).
В этом месте я подхожу уже к последней, ближайшей эре моей жизни,
и я не скажу, но всякий поймет, почему я в этом месте умолкаю.
Из чуткой, нежной, до болезненности нежной скромности, я умолкаю.
Не буду перечислять имена тех лиц, которые в последнее время мною
заинтересовались и желали со мной познакомиться. Но если читатель
вдумается в истинные причины приезда славянской депутации,
испанского инфанта и президента Фальера, то, может быть, моя
скромная личность, упорно державшаяся в тени, получит совершенно