ниями.
- Не стоит.
Ныне меня, как и многих стариков, оглохших от советской пропаганды и
социалистического прогресса, потянуло жить на отшибе, вспоминать, грус-
тить и видеть длинные, вялые сны, почти уж без ужасов. Разгружая память
и душу от тяжестей, что-то, тоже вялое, выкладывать на бумагу, совершен-
но уже не интересуясь, кому и зачем это нужно.
"Отравляющая сладость одиночества" - назвал я однажды мое нынешнее
состояние. Летом, находясь в деревне, поздним уже вечером, когда не мо-
таются по улице пьяные и собаки, спущенные с цепи, смирны, не брехливы,
когда все селяне от мала до велика сидят перед телевизорами, увлеченные
очередными жгучими и бесконечными страстями, угадывая, кто кого на кро-
вать повалит или в конце концов порешит, я люблю пройтись по-над рекой,
по пустынной набережной. Если тиха погода, нет туманов и сырой стыни,
если вышний свет спокойно ложится на Енисей и в нем отражается каменное
веко Караульного быка, а перевальные, горные дали за рекой волнами ухо-
дят в небеса и призрачно соединяются с ними, в моей успокоенной душе
часто повторяется кем-то давно присланное мне стихотворение:
Угасание дня, угасание жизни, Приближение к тайне на крошечный шаг.
Между ночью и днем, между словом и мыслью - Опускаются сумерки в мир
не спеша.
Исчезает зеленых деревьев торжественность, Исчезает приветливость яс-
ных небес.
Отрешенность природы покойно-торжественна, И в себя погружен скал
ближайший отвес.
Какими чуткими, какими блаженство сулящими минутами одаривает вечер
человека! Как разрывает грудь чувство любви ко всем и ко всему! Как хо-
чется благодарить Бога и силы небесные за эти минуты слияния с вечным и
прекрасным даром любить и плакать!
Совсем недавно, в каком-то промежутке тягучих, сочинительски-бредовых
снов, увидел я отчетливо и ясно палец в брезентовом заношенном напалке.
Стянул зубами грязно-соленый напалок и увидел неуклюже обросшую мясом
кость, увенчанную кривым, зато крепким, что конское копыто, ногтем, и
безо всякого ехидства, без боли и насмешки подумал: "Да-а, все-таки они
схожи: моя жизнь и этот изуродованный на производстве палец".
...Четырнадцатого сентября одна тысяча девятьсот сорок четвертого го-
да я убил человека. В Польше. На картофельном поле. Когда я нажимал на
спуск карабина, палец был еще целый, не изуродованный, молодое мое серд-
це жаждало горячего кровотока и было преисполнено надежд.
Село Овсянка.
1987, 1997.