Сергей Митрофанович, но  мороженое он есть боялся  -  все  ангина мучает,  а
потом сердце, или почки, или печень - уж бог знает что - болеть начинает.
     "Война это,  война, Митрофанович, по  тебе  ходит",- говорит ему жена и
облегчить в делах пытается.
     При воспоминании о жене Сергей Митрофанович, как всегда, помягчал душою
и незаметно от людей  пощупал  карман.  В кармане  пиджака,  в  целлофановом
пакете,  персики  с рыжими  подпалинами. Жене  его, Пане,  любая  покупка  в
удовольствие. Любому подарку рада. А  тут  персики!  Она и не  пробовала  их
сроду. "Экая диковина! - скажет.- Из-за моря небось привезли?" Спрячет их, а
потом ему же и скормит.
     В вокзале  прибавилось народу. Разом,  и  опять  же  толпою, во главе с
пожилым капитаном пришли на вокзал стриженые парни в сопровождении девчат  и
заняли   свободные  скамейки.  Сергей  Митрофанович   пододвинулся  к  краю,
освобождая место подле себя.
     Парни швырнули на скамейку  тощий рюкзачишко,  сумочку с лямками. Вроде
немецкого военного ранца сумка, только неукладистей и нарядней. Сверху всего
багажа спортивный мешок на коричневом шнурке бросили.
     Трое парней устроились  возле Сергея Митрофановича. Один высокий, будто
из  кедра  тесанный.  Он  в  шерстяном  спортивном  костюме.  Второй  -  как
вылупленный из яйца желток: круглый,  яркий. Он все время потряхивал головой
и хватался  за нее:  видно, чуба ему недоставало.  Третий небольшого  роста,
головастый, смирный.  Он  в  серой туристской куртке,  за  которую держалась
зареванная, куд-реватенькая девчонка в короткой юбке с прорехою на боку.
     Первого,  как потом выяснилось,  звали  Володей,  он с  гитарой  был и,
видать,  верховодил  среди  парней.  С  ним   тоже  пришла  девушка,  хорошо
кормленная,  в  голубых   брюках,  в  толстом   свитере,  до  средины  бедер
спускавшемся.  У  свитера  воротник, что хомут, и на воротник этот ниспадали
отбеленные, гладко зачесанные волосы. У рыжего, которого все звали Еськой, а
он  заставлял  звать  его Евсеем,  было сразу четыре  девчонки: одна из них,
догадался по  масти  Сергей Митрофанович,  сестра Еськина, а остальные -  ее
подруги.  Еськину сестру ребята  называли  "транзистором" - должно быть,  за
болтливость   и  непоседливость.  Имя  третьего  паренька  узнать  труда  не
составляло.  Девушка  в  тонкой  розовой  кофточке,  под  которой  острились
титчонки,  не отпускалась  от него  и,  как в  забытьи,  по  делу и без дела
твердила: "Славик! Славик!"...
     Среди этих парней, видимо, из  одного  дома, а может,  из одной  группы
техникума, вертелся потасканный паренек  в  клетчатой  кепке  и в  рубашке с
одной  медной  запонкой. Остался  у  него  еще малинового  цвета шарф, одним
концом заброшенный  за  спину.  Лицо  у  парня  переменчивое, юркое, кепочка
надвинута на смышленые цепкие глаза, и Сергей Митрофанович сразу определил -
это блатняшка, без которого ну ни одна компания российских людей обойтись не
может почему-то.
     Капитан  как  привел свою команду - так и примолк  на дальней скамейке,
выбрав  такую позицию, чтоб  можно  было  все  видеть,  а самому  оставаться
незаметным.
     Родителей  пришло  на  вокзал мало, и  они  потерянно  жались  в углах,
втихомолку смахивая слезы, а  ребята были  не очень  подпитые, но вели  себя
шумно, хамовато.
     - Новобранцы? - на всякий случай поинтересовался Сергей Митрофанович.
     - Они самые! Некруты! - ответил за всех Еська-Евсей и махнул товарищу с