рывков и гудков, на одной скорости, и  не шел он, а ровно бы летел уже низко
над землею с деловитым перестуком, настраивающим людей на долгую дорогу.
     Еська-Евсей не выдержал:
     - Славка! Слав!..-  потянул он товарища за штаны.- Так и будешь торчать
до места назначения?
     Изворачиваясь шеей,  Славик  вынул из окна голову, втиснулся в угол  за
Сергея Митрофановича и натянул на ухо куртку.
     Сергей  Митрофанович  встряхнулся,  взял   бутылку  вермута  и  сказал,
отыскивая глазами стаканчик из-под сыра:
     -  Что  ж  вы,  черти,  приуныли?!  На смерть  разве  едете?  На войну?
Давайте-ка лучше выпьем, поговорим, споем, может. "Кота" я вашего не знаю, а
вот свою любимую выведу.
     - В самом деле! - зашевелился Еська-Евсей и потянул со Славика куртку.-
Слав, ну ты че? Ребята! Человек же предлагает... Пожилой, без ноги...
     "Парень ты, парень! -  глядя на Славика, вздохнул Сергей Митрофанович.-
Ничего, все перегорит, все  пеплом обратится. Не то горе, что позади,  а то,
что впереди..."
     -  Его  не  троньте  пока,-  сказал  он Еське-Евсею  и  громче добавил,
отыскавши измятый,  уже  треснутый с одного  края,  парафиновый  стаканчик.-
Пусть вам хороший старшина попадется!
     - Постойте!  - остановил его,  очнувшись, Володя.-  У нас  ведь кружки,
ложки, закусь  -  все  есть. Это  мы на  вокзале пофасонили,- усмехнулся  он
совсем трезво.- Давайте как люди.
     Выпивали  и  разговаривали  теперь  как   люди.  Горе,  пережитое   при
расставании, сделало ребят проще, доступней.
     -  Дайте  и  мне!  -  высунулся  из  угла  Славик.  Расплескивая  вино,
захлебываясь им, выпил, с  сердцем отбросил  стаканчик  и снова спрятался  в
уголке, натянув на ухо куртку.
     Опять   пристали  ребята   насчет   ноги.   Дорожа  их  дружелюбием   и
расположением, стал рассказывать Сергей Митрофанович о том, как, застигнутые
внезапной  танковой  атакой  противника  в  лесу,   не  успели  изготовиться
артиллеристы к бою. Сосняк стеною вздымался на гору, высокий, прикарпатский,
сектор для стрельбы выпиливали  во время боя. Два расчета из батареи пилили,
два  разворачивали гаубицы. С наблюдательного  пункта, выкинутого  на опушку
леса, торопили. Но сосны были  так  толсты, а пилы всего две, и топора всего
четыре.  Работали  без  рубах,  мылом   покрылись,  несмотря  на  холод.   С
наблюдательного пункта по телефону матерились, грозились и наконец завопили:
     "Танки рядом! Сомнут! Огонь на пределе!"
     Нельзя  было  вести  огонь  и   на  пределе.  Надо  было  свалить   еще
пяток-другой сосен впереди  орудий. Но на войне часто приходится переступать
через нельзя.
     Повели беглый огонь.
     Снаряд из того орудия, которым командовал Сергей Митрофанович, ударился
о   сосну,  расчет  накрыло  опрокинувшейся  от  близкого  разрыва  кургузой
гаубицей, а командира орудия, стоявшего поодаль, подняло и бросило на землю.
     Очнулся он уже в госпитале, без ноги, оглохший, с отнявшимся языком.
     - Вот так и отвоевался я, ребята,- глухо закончил Сергей Митрофанович.
     - Скажи, как бывает! А мы-то думали...- начал Еська-Евсей.
     Славик высунул  нос из воротника куртки и изумленно таращился на Сергея
Митрофановича. Глаза у  него  ввалились,  опухли  от слез, голова  почему-то