короткий смешок и томительное шуршание колготок. Это проходит по  коридору
машинистка  Оля.  Олечка.  Олюшка.  Олюля.  Входите,  Ольга  Владимировна.
Садитесь. Она садится. Нога на ногу. Вызывающе. Алеко  Никитич  смотрит  в
угол кабинета, чтобы не видеть Олиных колготок. Ух, Оля! Как  дела,  Ольга
Владимировна? Алеко Никитич закрывает дверь кабинета на  ключ.  Как  дела,
Ольга Владимировна! Она очень похожа на его первую жену Симу. Как он любил
Симу! У нее были такие же прямые волосы, такие же мягкие.
     Но не входит в кабинет Оля, Олечка,  Олюша,  так  напоминающая  Симу,
Симочку, Симулю. Это все грезится Алеко  Никитину,  все  мечтается.  И  он
стучит кулаком по своей лысой  голове,  пытаясь  отогнать  охватившие  его
воспоминания... Ах, Сима,  Симочка!..  Лань  моя  трепетная!  Женщина  моя
единственная!  Где  твои  губы  терпкие,  рябина-ракита  моя   стройная!..
Угораздило же отца ее, врача, в свое  время  сделаться  "убийцей  в  белом
халате"... Тогда-то и посоветовали Алеко Никитичу серьезные люди порвать с
Симой, Симочкой, потому как не к лицу ему, человеку нужному  и  полезному,
добровольно себя компрометировать... И не поняла она, что  не  предал,  не
бросил ее Алеко, а поступил  по  разумной  необходимости.  А  напрасно  не
поняла...
     Алеко Никитич стучит кулаком по своей лысой  голове,  и  воспоминания
понемногу отпускают его.  Он  опять  снимает  телефонную  трубку.  Глория?
Обедать сегодня со всеми не пойду. Жди дома. Он вешает трубку. Хорошо, что
Глория все понимает. Мудрая женщина. С-с-с.
     Стрелка часов медленно подбирается к часу дня.
     С-с-с. Глория уже все приготовила. С-с-с. Машенька  с  няней  гуляет.
С-с-с... Пора идти...
     И в этот  момент  открывается  дверь  и  входит  незнакомец.  Молодой
человек, коротко стриженный, с голубыми навыкате глазами, непонятного  для
Алеко Никитича социального происхождения. Не то рабочий, не то  футболист,
не то учитель. И держит в руках тетрадь в черной кожаной обложке. И  Алеко
Никитичу беспричинно становится неприятно, будто в его жизнь, в  его  тело
вползает что-то чуждое, неудобное и холодное. Почему этот  тип  вошел  без
стука? И что это за тетрадь держит он в руках?  Рукопись?  Я  рукописи  не
читаю. Для этого есть отдел прозы. Есть Зверцев, есть консультанты.
     - Кто вы? - спрашивает Алеко Никитич как можно строже. -  Почему  без
стука? Что у вас в руках? Рукопись? Я рукописи не читаю.  Для  этого  есть
отдел прозы. Вы у Зверцева были?
     - Зверцев правит Сартра, - бесстрастно произносит незнакомый автор и,
сделав  два  шага,  кладет   рукопись   на   стол.   А   потом   добавляет
многозначительно: - Вам должно подойти.
     Алеко Никитич повидал много авторов. Присылали по  почте  с  большими
сопроводительными письмами, с подробным описанием жизни,  с  перечислением
наград, прежних публикаций и, главное,  увечий.  Передавали  через  жен  и
знакомых с просьбами отнестись повнимательней, намекали на ответные услуги
в случае  публикации,  наконец,  впрямую  пытались  всучить  взятки  -  от
трехзвездочного, армянского коньяка  до  очереди  на  мебельный  гарнитур.
Беспощадный сатирик Гайский даже соблазнял девочками, которых у  него,  по
его же словам, больше,  чем  у  американского  певца  Джексона.  Но  такую
безапелляционность Алеко Никитич встречал впервые.
     - Минуточку, -  говорит  он,  -  но  вы  хоть  зарегистрировали  вашу
рукопись у Зверцева?