Михаил Петрович Арцыбашев.
    Записки писателя


     Собрание сочинений в трех томах. Т. 3. М., Терра, 1994.
     OCR Бычков М.Н.


О СМЕРТИ ЧЕХОВА

     Я не фаталист, но одно сектантское поверье возбуждает  во  мне  мрачную
уверенность: смерть убирает человека тогда, когда все, и дурное  и  хорошее,
что могла получить от него жизнь, - получено, мера дел его исполнена, и лицо
его ясно перед Богом.
     И еще думаю я, что абсолютной правды на земле нет, и  потому  важно  не
то, о чем пишет писатель, не те истины, которые он якобы  открывает,  а  его
Собственная личность, поскольку она велика и своеобразна.
     И исходя из этих двух положений, я думаю,  что  Чехов  умер  вовремя  и
должен был умереть.
     Однажды, осенней слякотью, проходя по Петербургской стороне, я поднял с
панели бумажку, на которой малограмотный  человек  записал  себе  те  книги,
которые хотел взять из библиотеки.  Так  и  было  записано:  взять  то-то  и
"третий том Чехова-милого человека"!
     В то время много говорили о том, что человек звучит очень гордо,  и  из
миллионов  хулиганов,  добродетельных  мещан,   солдат,   мужиков,   купцов,
чиновников, попов и царей стремились вылепить величественный образ человека.
     Было потрачено много стараний и много шума, но величественный образ  не
вытанцовывался и роковым образом, через силу, гордость,  своеволие  и  сверх
переживания, впадал в величественную пошлость, желавшую плевать на весь свет
и плюющую на собственное самодовольное чрево.
     Человека обряжали в плащ индивидуализма,  надевали  хитон  христианина,
совали ему в руку красный  флаг  товарища,  пускали  голяком  анархистом  на
оголенной земле, а он; одетый и голый, равно упорно оказывался если не зверь
зверем, то свинья свиньей.
     По-прежнему, рождаясь, человек становился в тягость  себе  и  другим  и
аккуратно увеличивал собою ряды или плохих людей, от которых  жить  скверно,
или очень хороших, принципиальных, с которыми жить трудновато.
     Долго я думал над тем, каким должен быть, наконец,  человек,  чтобы  от
его личности не торчали во  все  стороны  острые  углы  прямо  в  ребра  его
ближним. И только найдя эту бумажку, в которой какой-то наивный брат мой  от
всего немудрого сердца воскликнул по адресу  Чехова  "милый"!  -  я  кое-что
уразумел и нарисовал наконец себе настоящего человека.
     Это не величественный образ - и это слава Богу - ибо  от  величий  всех
сортов на свет смотреть стало тошно.
     Но это Человек, при жизни которого у всех возбуждается желание войти  с
ним в общение, а после смерти является потребность тихо и вдумчиво  говорить
о нем, неуловимыми  сближениями  перенося  из  его  личности  в  свою  нечто
драгоценное.
     Таким человеком был Чехов.
     Я не успел узнать его лично, выйдя на литературную дорогу чуть ли не  в