Лакей обогнал ее, пытливо оглядел Лугановича и отворил дверь в темную,
душную комнату. Лугановича не оставляло смешанное чувство неловкости,
гадливости и нетерпения. Было что-то скверное в этом пригашенном свете,
темных запертых дверях, мягком ковре, совершенно скрадывающем шаги, в
блестящей лысине привычного лакея.
"Неужели она уже была здесь?.." - думал Луганович, глядя на уверенные
движения Нины Сергеевны, и его пугала эта мысль.
Номер был маленький, с мебелью в стиле модерн, тяжелыми портьерами на
окнах, гравюрами голых женщин на стенах, с большим мутным зеркалом.
Негнущиеся темно-зеленые драпри отделяли маленькую спальню с чересчур
большим умывальником и широкой, на ночь постланной кроватью.
Нина Сергеевна, стоя посреди комнаты, спокойно огляделась кругом и, как
будто удовлетворившись осмотром, сказала лакею:
- Хорошо... Можете идти.
Лакей вышел, плотно затворив дверь.
Нина Сергеевна подождала, пока стихли его шаги в коридоре, потом
повернулась к Лугановичу и подставила плечи, чтобы он снял ее широкое манто.
Луганович схватил ее в объятия и, всем телом прижавшись друг к другу, они
долго и жадно целовались, точно влюбленные, наконец оставшиеся вдвоем.
Потом он помог снять манто, и, пока вешал его в крошечной передней,
Нина Сергеевна подошла к зеркалу и сняла шляпу. Глядя, как она привычным
жестом вынимает длинные шпильки и аккуратно складывает их на подзеркальник,
слегка прищуренными глазами пытливо разглядывая себя в зеркало, Луганович
опять, с прежним неприятным испугом, подумал, что она здесь не в первый раз.
Наконец Нина Сергеевна села на диван и жестом указала ему место возле
себя.
Что-то странное делалось с Лугановичем: он дрожал от нетерпения скорее
обладать этой красивой женщиной, но чувство неопределенной гадливости росло
в нем. Только теперь Луганович вспомнил жену, и это было больно и стыдно,
точно он совершал предательство.
"Что, если бы она знала, где я?.." - мелькнуло у него в голове вместе с
облегчающей мыслью, что жена никогда не узнает об этом.
Но желание было сильнее всего и заглушало и раскаяние, и стыд.
Нина Сергеевна сидела, положив обнаженные руки на стол, и ее поза была
так равнодушна и спокойна, что казалось как-то даже неловко прикоснуться к
ней, как к женщине. Можно было подумать, будто она пришла в гости и ждет,
чтобы хозяин начал занимать ее.
- Ну, расскажите же что-нибудь!.. - сказала Нина капризно.
Никакие слова не шли Лугановичу на язык. Ему хотелось только одного и
казалось, что совершенно не о чем и незачем говорить. Тогда она начала сама:
- Как все-таки странно, что мы встретились с вами... так.
- Судьба!.. - стараясь быть игривым, возразил Луганович.
- И именно с вами!.. - повторила Нина Сергеевна, не обратив никакого
внимания на его тон.
- Почему же - именно со мною?..
- Так... - ответила она неопределенно и этим словом напомнила ему
прежнюю Нину.
Наступило молчание. Ничего не выходило, и Луганович чувствовал себя
неловким и робким. Точно в первый раз он оставался с женщиной вдвоем. Нина
опять пришла к нему на помощь.