В меня вселился какой-то бес и зло выговаривал растерявшемуся Федору. Я
подхватила сонного Гошу и скрылась в своей комнате.
 Во мне все кипело и бурлило. Ах, как была права моя двоюродная бабушка:
ох,  не  прост  наш  Федор  Федорович.  Для  филолога,  изучающего  матерные
частушки,  он слишком хорошо разбирается в подделках лицензионных документов
и мастерски ведет допрос узников мебели. Только ли судьба Елизаветы Петровны
интересует его или это был всего лишь предлог, а на самом деле и он охотится
за партийными деньгами или золотыми самородками? Никому верить нельзя!
 До темноты я просидела за  закрытой дверью. И что самое  обидное, никто
меня и не хватился.
 Вечером я  проголодалась  и  осмелилась  покинуть  свою  обитель.  Всех
домочадцев я нашла среди яблонь, за столом, накрытым для ужина.
 Ариадна, отец  Митрофаний,  Влад  и Федор сидели за  овальным  столом и
смотрели на Аркадия Борисовича, который  с аппетитом поглощал янтарную  уху.
Пустовал  стул между Владом и Федором, и  мне  пришлось  устроиться  на нем.
Глаша  налила мне тарелку  ухи, остальные уже поели. Федор, как ни  в чем не
бывало, подмигнул мне и придвинул блюдо с ломтями домашнего хлеба.
 Аркадий Борисович доел последнюю  корочку,  промокнул губы, лоб  и щеки
салфеткой и блаженно прикрыл глаза. Все молчали.
 - Как всегда, в такую жару в морге  полетел холодильник, -  сообщил нам
доктор.  - Будем  хоронить  завтра  утром.  Кого  смог,  я предупредил.  При
вскрытии ничего подозрительного не обнаружилось, в чем я и не сомневался. По
факту смерти  никаких  дел заводить, естественно,  не будут.  Тело  привезут
завтра часам к одиннадцати.
 Глаша водрузила на стол ведерный самовар и предложила на десерт хворост
со взбитыми сливками и плюшки с вареньем семи сортов.
 Аркадий Борисович  откланялся,  сославшись  на  неотложные  медицинские
дела. Федор поднялся вслед за ним, и они вместе двинулись во  тьму о  чем-то
негромко беседуя. Мы остались сидеть за столом,  вяло потягивая чай из чашек
кузнецовского фарфора.
 Ариадна сидела  на дальнем конце стола, она выглядела умиротворенной. Я
залюбовалась  "Царицей египетской". До чего же она была хороша, не смотря на
отсутствие привычного слоя макияжа.
 Отец Митрофаний  хмурил  брови, углубившись в какие-то свои  мысли.  Он
неожиданно вскинул голову и проговорил ни к кому не обращаясь:
 - Истинно, истинно говорю вам, кто скажет горе этой:
 "поднимись и бросься в море", и не усомнится в сердце своем,
 но будет верить, что совершиться то, что он говорит, - будет ему.
 Он опять уставился невидящим взглядом в свою чашку.
 -  Лиза, - наклонился в мою  сторону Влад.  -  Ты  совсем  не обращаешь
внимания на меня. Чем я заслужил такую немилость?
 Он поднялся со стула, взял меня за руку и повел в сторону флигеля.
 - Ах, Лиза, жизнь  - странная  штука. Вот она есть, и вот ее уж нет. Мы
вспоминаем об  этом  фокусе, лишь, когда  ловкий престидижитатор  сдергивает
узорчатый  платок с черного  цилиндра и вынимает изящной рукой, затянутой  в
белую  лайковую перчатку, ушастого  кролика  по  имени Судьба. Кто знает,  а
вдруг  именно в этот  момент Вселенский  Иллюзионист  манипулирует  с  твоей
жизнью. Обидно  уйти в небытие, не  испытав всю полноту  отпущенного  срока.
Глупо не воспользоваться шансом,  который  выпадает раз в  тысячу лет, из-за
химеры условностей.