вырезанных из нефрита, похожего на лягушечью икру,. насекомых и божков;
негры протягивали легкие перья, осыпанные золотой пылью, а с одного
уединенного острова прибыли к нам женщины с зеленоватой кожей, и они
плясали, жонглируя красными губками.
В течение четырех лет я странствовал таким образом по всем морям. Якорь
наш впивался в кораллы мадрепор и в граниты рифов. Ветер, вздувавший наши
паруса, дышал то запахом солнца, то запахом снега. У всех берегов делали мы
запасы пресной воды. Зеленоватая вода болот, чистая вода каменистых ключей
оставляли одна за другой на дне бурдюков свой ил и свой песок.
Я посетил много портов: кишащих под солнцем, вязнущих под дождем,
стынущих среди льдов, таких, в которых стоят большие корабли, таких, которые
ютят раскрашенные фелуки, и таких, в которых прячутся лишь несколько пирог
из коры. Города являлись нам в лучах зари и на закате, то великолепные, то
жалкие, громоздившие ступени своих дворцов или прислонявшие к холмам
нестройные кучи своих хижин, такие, в которых по ночам слышится гул музыки
или в сумерках - песня рыбака, вытаскивающего сети.
Мы приветствовали дожей в мраморных палатах и эскимосов в глиняных
юртах. В грязных вертепах мы пресыщались голыми рабынями; в великолепных
залах, мы ухаживали за нарядными дамами. Дымные лучины и светлые канделябры
озаряли наши сны.
Так я узнал все моря. Мы эскортировали королевских особ и охраняли
купеческие корабли. Иногда наши орудия рыкали. Расстилался серный дым,
разрываемый золотыми молниями. Я узнал и трепет корабля от пушечных залпов,
и сотрясение от ядер, вонзающихся в киль. Порванные паруса повисали на
сломанных мачтах. Я видел, как тонули корабли. Поджигательные снаряды
пиратов не уступали железным крючкам корсаров. Но море еще страшнее тех, что
кровенят его. Я видел все его лики: детский лик утр, его лицо полудней,
струящееся золотом, его вечернюю маску медузы и бесформенные лики ночи.
Добродушная его угрюмость сменялась буйством ураганов. Некий бог обитает в
его изменчивых водах; иногда он подымается среди хрипа ветра и рокота зыбей,
ухватившись за гриву волн и космы водорослей; облик его создается из пены и
водяной пыли; его таинственные руки выпускают когти, и стоя во весь рост, с
торсом из смерча, в плаще из тумана, с облачным лицом и молнийными глазами,
он вздымает свой призрак из валов и шквалов и, неисчислимый, рушась среди
чудовищного лая волн, под гиканье пастей, раздираемый когтями, исчезает в
грохоте своего падения, чтобы вновь возникнуть из слюны собственного
бешенства.
Море было однообразно тихо и зеркально, когда мы вступили в воды
острова Леранта. Мы шли издалека после долгого плавания по туманным водам.
Ледяные глыбы растаяли при нашем приближении к этим теплым областям; небо
понемногу разъяснило, появилось солнце. Пурпурный флаг вился в легком
ветерке, фигура на носу отражалась в зеркалу непрестанно разбиваемом перед
ней быстро несущимся кораблем, который дробил хрусталь, и однажды, на закате
дня, вахтенный крикнул: "Земля"! Берег показался на одно мгновение в зеленом
и розовом сиянии, но с наступлением сумерек влажный туман окутал корабль и
затянул все море вокруг нас. Мы медленно подвигались по лиловой воде, в
мягкой сырости этих воздушных тканей, прозрачных и волнистых.
Лоцман правил осторожно. Причал был опасен, и место знаменито своими
кораблекрушениями. Смутные суеверия окружали этот знаменитый и