заговаривали  мою судьбу зловещими знаками своего головокружительного плена.
Пленные  баркасы  тоже стонали на якорях. Они не могли выйти сегодня в море.
Моряки,  собравшиеся  без дела на набережной, спали или играли в кости. Один
из  них,  очень  старый,  долго  глядел,  как  я  хожу  взад и вперед, после
отвернулся с презрением и плюнул на землю.
     Он  угадывал,  быть  может,  низость  моего  тайного  упадка сил; страх
изгнания сломил мою гордость; вожделения моей молодости влекли меня вдаль от
ужасного  острова,  ни  смысла  которого  я  не  понял,  ни горького величия
которого  я не почувствовал. На следующий день я уже был на материке. Лошади
яблоках  взвивались  в  моей  упряжке,  кучер  в  зеленой  ливрее хлестал их
лоснящиеся  крупы,  заплетенные  хвосты  отгоняли  мух,  в расписных дверцах
отражалась дорога, дерево за деревом; решетка моего дома растворилась передо
мною.  Мозаики  галереи переплетали под моими ногами свои фигуры и арабески,
и,  в  обширном государевом кабинете, переполненном куклами и мечами, против
древнего  кулака  из  слоновой  кости, чью тяжесть я испытал на своем плече,
перед этим насмешливым и смягчившимся фантошем, расставившим свои тощие ноги
и  распускавшим  павлиний  хвост  своего  мундира  в  круглых  бриллиантовых
звездах,  я склонился в знак моей покорности, к руке, которую его высочество
изволило  протянуть,  и поцеловал перстень с печатью, оттиск которой я узнал
на  том  письме,  что  свирепый  ветер  вырвал  у меня из рук и унес в море,
бушевавшее вокруг обнаженного, скалистого и пустынного острова Кордика.


        "7. ЗНАК КЛЮЧА И КРЕСТА "


     По  море  того, как я знакомился с улицам города, мне вспоминалась одна
из историй рассказанных когда то маркизом д'Амеркером Не называя того места,
где  случилось  это  приключение он описал его так подроби" I. что сегодня я
узнавал  его,  но  мере  того,  как  передо  мною вставал этот старый город,
благородный  и  монастырский,  разрушающийся  в  ограде  своих развалившихся
укреплений, ни берегу желтоватой реки, супротив обнаженных гор на горизонте,
город  с  тенистыми  и  залитыми  солнцем  улицами,  с  древними  замкнутыми
особняками, с церквами, с переменным звоном многочисленных монастырей.
     Я  нашел  его  точно  таким,  каким  он  описал  мне  его,  этот город:
нагромождением   старых  камней,  мрачным  и  сияющим,  застылым  в  пыльном
окостенении  от  зноя  и  одиночества  и  своими  еще сохранными памятниками
являвшим   скелет   былого  величия.  Он  опустел  понемногу,  потерял  свои
пригороды,  ссохся своих стенах, которые не мог больше наполнить. В середине
громоздились  дома  сплошной  глыбой,  еще  огромной; дальше были разбросаны
только  развалины  жилищ,  и  все  было  погружено  в оцепенелую грезу, лишь
изредка прерываемую жужжанием шмеля или перезвоном колоколов.
     Улицы,   мощеные   плоскими  камнями  или  убитые  булыжником,  странно
пересекались,  чтобы  закончиться  квадратными  площадями.  Там  были рынки.
Окрестные  стада  сходились на них н расходились, разрозненные случайностями
торга. Ярмарки н церковные службы составляли поочередно единственное занятие
жителей.  Город остался деревенским и набожным. Быстрый топот овец стучал по
мостовой,  и  гулко  звучали сандалии монахов. Пастухи и паства смешивались.
Затхлый  дух  руна  сливался  с  запахом  власяниц.  Воздух пахнул ладаном и
крепким потом. Стриженые овцы и бритые тонзуры, пастухи и священники...