отделяет нас. Наша юность непохожа на ихнюю и старость наша слишком далека
от них.
Полидор известил меня о своем прибытии и о намерении приехать сюда
речным путем ради приятности дороги и живописности берегов. Медленность
барок ему больше нравится, писал он, чем почтовая спешка; плеск весел ему
кажется более гармоничным, чем галоп коренника. Это по крайней мере я сумел
разобрать в мудреной и лаконичной его записке, которая обеспокоила меня
духами своих восковых печатей и совсем ошеломила галиматьей своих
бессмыслиц, тогда как претенциозные росчерки его почерка меня привели в
положительное отчаянье.
Я снял очки и сложил их на стол. Я набил трубку и, ожидая, пока этот
волокита спустится по реке и высадится на Понбурской пристани, стал курить,
глядя на небо, сквозь стекла моих окон, лаская своего пса и так проводя
понемногу время.
Вы тоже могли бы познакомиться и с этим кусочком неба, и с моей собакой
Диогеном, и с местами, в которых я обитаю, мой дорогой кузен, если бы вы
когда нибудь решились на то, что предпринял Полидор; но местопребывание
моего воеводства и старый замок, в котором я представляю авторитет государя,
советчиком фантазии которого вы являетесь, разумеется, не может соблазнить
ничем такого интригана, как вы. У вас свой пост при дворе, и вы не станете
рисковать упустить просвет какой нибудь возможности, теряя время на
посещение берлоги старого служаки в роде меня. Впрочем, хотя вы и не на
много моложе меня, но говорят про вас, что вы более подвижны, потому что
реверансы, пируеты и ожидания в приемных калечат меньше, чем конные
форпосты. Осады и засады наделали то, что я вот иду уже вспять, а вы все еще
движетесь вперед, расфранченный и игривый, нюхая табак из бриллиантовых
придворных табакерок, тогда как я достаю свой из глиняных горшков
кордегардии,- и вы будете читать сквозь черепаховый лорнет то, что я пишу
вам при помощи моих роговых очков.
Несмотря на некоторую дальнозоркость, дорогой кузен, зрение мое еще
хорошо, и я люблю глядеть на то, что могу созерцать каждый день. Мне близки
те предметы, которые окружают меня. Я знаю своих офицеров и по имени каждого
из моих солдат. Я узнаю каждого часового по тому, как он стучит прикладом о
старые камни крепостных стен. Окно мое выходит на прямую буковую аллею, по
которой я прогуливаюсь; облокотившись на решетку, я вижу отвесную стену;
направо и налево толстые башни делают ее еще массивнее своей солидной
кладкой. Они поддерживают обширную укрепленную терасу, на которой стоит
замок, и воинственный и нарядный, среди деревьев и цветников. Это
действительно прекрасное место. Отсюда виден весь город с его домами,
глубокими улицами, развернутыми площадями, угловатыми колокольнями и
набережной вдоль реки пересеченной мостом.
Однажды, около четырех часов, когда я смотрел оттуда на фуражиров,
возвращавшихся с работы с большими вязанками сена (они смеялись, некоторые
жевали стебельки цветов), мне доложили, что прибыли барки.
Они были в завороте реки сзади большого острова, поросшего тополями. Я
спустился к пристани, чтобы посмотреть, как они станут причаливать. Они
приближались понемногу, лавируя меж песчаных отмелей по намеченному
фарватеру. Можно было различить четыре - одну за другой. Все были с белыми
собранными парусами; борта были выкрашены в яркие краски. Весла больше не
действовали. Лодочники пихались шестами. Наконец, они пристали. Их закрепили