Шуршат-шепчут ей травы.
И виновный, и правый
Нищей царице - в ноги.
. . . . . . . . . . . .
(с. 11)
Или из пьесы "Качели":
Я в непрестанном и пьяном стремленье...
Мечтанья, порывы - и вера, и сон
Трепетно-сладко до боли паденье, -
Мгновенье - деревьев я вижу уклон,
И нового неба ко мне приближенье, -
И рвется из сердца от радости стон, -
О, миг искушенья!
О, солнечный звон!
(с. 14)
Ключ к поэзии Георгия Чулкова не в двух его стихах, однако, а в его же
художественной прозе. Тайга серьезна и сурова {176}. Она не любит лирного
звона.
Я намеренно приберег под конец этой главы о лириках, так или иначе
сформированных революционными годами, одно уже яркое имя. Сергей Городецкий,
совсем молодой поэт, но в два года нашего века (7-й и 8-й) он выпустил пять
сборников ("Ярь", "Перун", "Дикая воля", "Детский сборник" и "Русь") {177}.
Это какая-то буйная, почти сумасшедшая растительность, я бы сказал,
ноздревская, в строго эстетическом смысле этого слова, конечно.
Нельзя не чувствовать в массе написанных Городецким стихов этой уж и
точно "дикой воли". Столько здесь чего-то подлинного, чего не выдумаешь, не
нашепчешь себе ничем. Тесно молодцу да нудно... Но как нудно подчас и
сосунку...
Бежит зверье, бежал бы бор,
Да крепко врос, закоренел.
А Юдо мчит и мечет взор.
Ох, из Державина, кажется! Ну, да - сойдет.
И сыплет крик острее стрел:
Я есть хочу, я пить хочу!
Где мать моя? - я мать ищу.
Лесам, зверям свищу, кричу.
В лесах, полях скачу, рыщу.
Те клочья там, ужели мать?
А грудь ее, цвет ал сосец?