Неужели ты не любишь темных комнат
с пятнами лунного света
на полу и на стенах.
С дрожащими кусками серебристых тканей,
брошенных на темные плиты.
("Ночные песни", 1907, с. 8)
Попробуйте прочитать это днем, громко и хотя бы в аудитории Соляного
городка {172}, - и я думаю, ничего не выйдет. Но создайте обстановку,
понизьте голос до воркования, и я уверен, что в словах Дикса прозвучит
что-то чистое и нежно-интимное.
Другая шепотная душа - Дм. Коковцев ("Сны на севере", сборник) {173}.
Этот мало элегичен, вовсе уж не интимен, и ему чужда прерывистость. Он
закругленно и плавно шепотен, и пуговицы на его груди застегнуты все до
одной. Для Дикса все тайна. Но Коковцев любит отчетливость.
При тихом свете чистых звезд
Живой мечты всегда любимой
Мне мир открыт, очам незримый,
И жизни строй так дивно прост.
(с. 23)
Шепотной душой хотел бы быть и Модест Гофман ("Кольцо". "Тихие песни
скорби", 1907) {174}, но этой шепотности я немножко боюсь.
И когда глядеться в очи
Неподвижный будет мрак -
Я убью ее полночью,
Совершив с ней черный брак.
(с. 11)
Одиноко стоит среди современных лириков Георгий Чулков (я знаю его
сборник "Весною на север", 1908 г.) {175}. Больше других, однако, повлиял на
него, кажется, Федор Сологуб. Красота - для него власть, и жуткая власть.
Поэт относится к Красоте с упреком, с надрывом, но иногда и с каким-то
исступленным обожанием. Вот его "Жатва" в выдержках:
Она идет по рыжим полям;
В руках ее серп.
У нее на теле багряный шрам -
Царский герб.
. . . . . . . . . . . .
Она идет по рыжим полям,
Смеется.
Увидит ее василек - улыбнется,
Нагнется.
Придет она и к нам -
Веселая.
Навестит наши храмы и села.
По червленой дороге