Это даже как-то меньше к нему идет. Я люблю его, когда не искусством - что
искусство? - а с диковинным волшебством он ходит около любви, весь - один
намек, один томный блеск глаз, одна чуть слышная, но уже чарующая мелодия,
где и слова-то любви не вставить.
Кто не заучил в свое время наизусть его "Незнакомки"? В интродукции
точно притушенные звуки cornet-a-pistоn.
По вечеРАм над ресторанами...
Слова точно уплыли куда-то. Их не надо, пусть звуки говорят, что им
вадумается...
Горячий воздух дик и глух
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Потом идет крендель, уже классический, котелки, уключины... диск
кривится, бутылка нюи с елисеевской маркой (непременно елисеевский нюи-что
же вы еще придумаете более терпкого и таинственного?), пьяницы с глазами
кроликов...
И как все это бесвкусно - как все нелепо, просто до фантастичности -
латинские слова зачем-то... Шлагбаумы и дамы - до дерзости некрасиво. А
между тем так ведь именно и нужно, чтобы вы почувствовали приближение
божества.
О, читайте сколько хотите раз блоковскую "Незнакомку", но если вы
сколько-нибудь Петербуржец, у вас не может не заныть всякий раз сладко
сердце, когда Прекрасная Дама рассеет и отвеет от вас, наконец, весь этот
теперь уже точно тлетворный дух. И мигом все эти нелепые выкрутасы точно
преображаются. На минуту, но город - хуже, дача - становится для всех
единственно ценным и прекрасным, из-за чего стоит жить. Грудь расширяется,
хочется дышать свободно, говорить А:
И медленно пройдЯ меж пьЯными,
ВсегдА без спутников, однА,
ДышА духами и тумАнами...
(не придирайтесь, бога ради, не спрашивайте, почему туманами - а не,
например, слишком пряными, туманами лучше - нельзя иначе как туманами)
ОнА садится у ОкнА.
Ее узкая рука - вот первое, что различил в даме поэт. Блок - не
Достоевский, чтобы первым был ее узкий мучительный следок! {125} И вот
широкое А уступает багетку узким Е и У. За широким А сохранилось лишь
достоинство мужских рифм?
И вЕют дрЕвними повЕрьями
Ее упрУгие шЕлкА,
И шляпа с траУрными пЕрьями,
И в кольцах Узкая рУка.