буколика с ее вертоградами, пастырями, богородицыными слезками и  золочеными
заставками.
     И это, вероятно, самый глубокий культурный слой нашей души.
     Король нашей поэзии - Бальмонт, пока еще  он,  не  успел  утомиться,  в
Мексике {114} все под тем же солнцем, и даже  птицей  -  все  -  в  том  же:
воздухе {115}, - сделал набег на каменные дома, вольные тюрьмы людей.
     Это  было  гордо...  Пластроны  любят  и  теперь  декламировать   этого
Бальмонта, но как они далеки от нашего милого кочевника тех годов.
     Брюсов уже интимнее и волшебнее проник в тоску города, и  он  первый  -
новый Орфей - заставил плакать булыжники.

                        Будет лампы свет в окошке...
                        Различу ее сережки...
                        Вдруг погаснет тихий свет, -
                        Я вздохну ему в ответ.

                        Буду ждать я утра в сквере,
                        Она выйдет из той двери.
                        На груди ее цветок, -
                        Темно-синий василек {116}.

     или это:

                        И каждую ночь регулярно
                        Я здесь под окошком стою.
                        И сердце мое благодарно,
                        Что видит лампадку твою {117}.

     Здесь не краски особые волнуют, а здесь  город  волнует,  другая  душа,
по-иному язвимая, по-иному скорбная и  уступившая,  потому  что  она  твердо
знает свою рыночную стоимость.
     Пусть в нее, эту еще скудную, эту новую душу, глядится другая - старая,
мудрая, жадная, насторожившаяся душа поэта. Но разве они не  обе  были  туго
забиты в камень, а может быть даже, и рождены этим  самым  камнем?  Бальмонт
боролся с городом. Он его ненавидел. Но есть экзотические души, над которыми
даже в таком смысле не властны родившие их камни. В стихах Вячеслава Иванова
города нет. Я знаю шесть его строчек, посвященных Парижу {118}, да  сонет  о
когтистых камнях, что свалены были когда-то  против  нашей  Академии  {119}.
Чтобы любить город, Вячеславу Иванову нужна высота птичьего полета, а  чтобы
слиться с его белой ночью - гиератический символ.
     Вот эти два великолепные стихотворения.

                               Париж с высоты

                           Тот не любит человека,
                           Сердце-город, кто тебя
                           Озирает не любя, -
                           О, горящее от века!
                           Неопально пылкий терн!
                           Страстных руд плавильный горн!