Вот каково, может быть, было посвящение Сологуба в пророки. Исайя,  как
видите, уж ровно не при чем! {106}
     Рядом с литературными портретами Брюсова и Сологуба я  опускаю  портрет
Вячеслава  Иванова  (выступил  в  1897  г.   -   "Кормчие   звезды",   потом
"Прозрачность", 1904 г.), т. к. тот сборник, на основании  которого  портрет
мог бы, кажется, быть сделан, "Cor ardens") еще не вышел. Но,  говоря  далее
об искусстве, я многое еще скажу о поэзии Вячеслава Иванова {107}.

                                     2 {108}

     Символизм в поэзии - дитя  города.  Он  культивируется,  и  он  растет,
заполняя  творчество  по  мере  того,  как   сама   жизнь   становится   все
искусственнее и даже фиктивнее. Символы родятся там, где еще нет  мифов,  но
где уже нет веры. Символам просторно играть среди прямых каменных  линий,  в
шуме улиц, в волшебстве  газовых  фонарей  и  лунных  декораций.  Они  скоро
осваиваются не только с тревогой биржи и зеленого сукна, но  и  со  страшной
казенщиной какого-нибудь парижского морга и  даже  среди  отвратительных  по
своей сверхживости восков музея.
     Там, где на просторе, извечно и спокойно чередуясь,  во  всю  ширь,  то
темнеет день, то тает ночь, где рощи полны дриад и сатиров, а ручьи -  нимф,
где Жизнь и Смерть, Молния или Ураган давно уже обросли метафорами радости и
гнева, ужаса и борьбы, - там нечего делать вечно творимым  символам...  Зато
там свободно плодит своих богов и демонов Миф. Называйте себе их как хотите.
Вам непременно будет казаться, что поэзия просторов, отражая этот,  когда-то
навек завершенный мир, не может, да и не должна  прибавлять  к  нему  ничего
нового.
     Конечно, город не со вчерашнего дня вдохновляет поэтов:

                         Твоих оград узор чугунный,
                         Твоих задумчивых ночей
                         Прозрачный сумрак, блеск безлунный.

     Пушкин написал не только "Медного всадника", но и  "Пиковую  даму".  Но
теперь в Петербурге, наверное, около двух миллионов  жителей.  И  пушкинский
Петербург требует уже восполнения, в виде картины  Александра  Бенуа  {109}.
"Петра творение" стало уже легендой,  прекрасной  легендой,  и  этот  дивный
"град" уже где-то над нами, с колоритом нежного и прекрасного  воспоминания.
Теперь нам грезятся новые символы, нас осаждают еще не оформленные,  но  уже
другие  волнения,  потому  что  мы  прошли  сквозь  Гоголя  и   нас   пытали
Достоевским.
     Иную, по-новому загадочную, белую ночь дает  нам,  например,  Александр
Блок.
     Первый поэт современного города, города - отца символов, был Бодлер, за
ним шли Верлен, Артюр Рембо, Тристан Корбьер {110}, Роллина  {111},  Верхарн
{112}, чтобы назвать только главнейших.
     Впрочем, Париж, бог весть когда  уже,  был  Лютецией  {113}.  А  в  его
ироническом соблазне мелькает иногда силуэт поэта, во вкусе Марциала.
     Где нам до французов? - В нас еще слишком много степи, скифской любви к
простору. Только на  скифскую  душу  наслоилась  тоже.  давняя  византийская