верленовские стихи в их, так сказать, динамике. Представьте себе фарфоровые
севрские часы, и на них выжжено красками, как Горы {102} качают Амура. Горы
- молодые, но самые часы старинные. И вот поэт под ритм этого одинокого
ухождения часов задумался на одну из своих любимых тем о смерти, т. е.,
конечно, своей смерти. Мягко-монотонное чередование женских рифм никогда бы,
кажется, не кончилось, но эту манию разрешает формула рисунка: "Вот от таких
бы качелей умереть".
Чтобы скрыть от нас картину, породившую его стихи, Верлен заинтриговал
нас, вместо мифологических Гор поставив слово часы с маленькой буквы, и
вместо Амура - написав любовь, как чувство.
Не то у Сологуба. Его качели - самые настоящие качели. Это - скрип, это
- дерзкое перетирание конопли, это - ситцевая юбка шаром, и ух-ты! Но здесь
уже дело не в самом Сологубе, а в свойстве того языка, на котором была
когда-то написана и гениальная пушкинская "Телега" {103}.
Вот качели Сологуба в выдержке:
Над верхом темной ели
Хохочет голубой:
- Попался на качели,
Качайся, черт с тобой. -
В тени косматой ели
Визжат, кружась гурьбой:
- Попался на качели,
Качайся, черт с тобой. - {104}
Заметьте, ни малейшей грубости, никакой фамильярности даже в этом черт
с тобой - оно лукаво, вот и все.
Ведь качает-то действительно черт. А эти повторяющиеся, эти качальные,
эти стонущие рифмы! Нет, Сологуб - не переводчик. Он слишком сам в своих, им
же самим и созданных превращениях. А главное - его даже и нельзя отравить
чужим, потому что он мудро иммунировался.
Проделала эту прививку на свой лад, конечно, ведьма. И проделала
жестоко.
- Будут боли, вопли, корчи,
Но не бойся, не умрешь,
Не оставит даже порчи
Изнурительная дрожь.
- Встанешь с пола, худ и зелен,
Под конец другого дня.
В путь пойдешь, который велен
Духом скрытого огня.
- Кое-что умрет, конечно,
У тебя внутри - так что ж?
Что имеешь, ты навечно,
Все равно, не сбережешь {105}.
(с. 139)