Дышу дыханьем ранних рос,
                         Зарею ландышей невинных;
                         Вдыхаю влажный запах длинных
                         Русалочьих волос {87}.
                                                 (с. 111)

                         И влажным запахом пустынным
                         Русалкиных волос.
                                                 (с. 112)

     Я, конечно, пропускаю все строки об  ароматах  -  где  скучно  было  бы
отличать элементы псевдолирического, риторики, или просто-напросто клише  от
подлинного, нового, нутряного лиризма. Я говорю только о запахе, о  нюханье,
т. е. о болезненной тоске человека, который осмыслил в себе бывшего зверя  и
хочет и боится им  быть,  и  знает,  что  не  может  не  быть.  После  всего
сказанного вы не ждете, конечно, что я займусь еще подыскиванием  для  нашей
кардинальной пьесы

                             Мы плененные звери

каких-нибудь аллегорий.

     Хотите - пусть это будут люди,  хотите  -  поэты,  хотите  -  мы  перед
революцией. Для меня это просто звери, и выстраданные звери.
     Я говорил выше о философичности Сологуба и  о  невозможности  для  него
быть непосредственным, но читатель не заподозрит меня, я думаю, в том, чтобы
я   хотел   навязать   его   поэтической   индивидуальности   рассудочность,
интеллектуальность.
     Напротив, Сологуб эмоционален, даже более - он  сенсуален,  только  его
сенсуальность осложнена и как бы даже пригнетена его  мистической  мечтой  -
самая мечта  его  лирики  преступна:  это  Иокаста,  оплодотворенная  ею  же
рожденным Эдипом.
     Любовь Сологуба похотлива и нежна, но в ней чувствуется что-то  гиенье,
что-то  почти  карамазовское,  какая-то  всегдашняя  близость  преступления.
Где-то высоко караулит Смерть: и все равно Ей - колыбельку или брачное ложе:

                            Отчетливо и тонко
                            Я вижу каждый волосок;
                            Я слышу звонкий голосок
                            Погибшего ребенка.

                            Она стонала над водой,
                            Когда ее любовник бросил,
                            Ее любовник молодой
                            На шею камень ей повесил {88}.
                                                 (с. 111)
                            Кто с ними был хоть раз,
                            Тот их не станет трогать.
                            Сверкнет зеленый глаз,
                            Царапнет быстрый коготь.