полуботинки, он направился к  директору  здороваться.  Потом  достал  из
портфеля бумагу и выложил ее перед Клыковым.
   - Ну и что ты, товарищ  Федоренко,  мне  привез?  -  спросил  Николай
Лукьянович.
   - Разнарядочка пришла, - ответил молодой человек.
   - Ну-с, и что нам партия предлагает и советует?
   - Райком партии в этом году на основных  площадях  советует  посадить
морковь.
   - Послушай, товарищ Федоренко, тут морковь сроду не  родилась!  Зачем
ее сажать?
   - Этого я сказать вам  не  могу,  -  простодушно  ответил  инструктор
райкома. - Пришла разнарядка.
   - Партия нам поставила задачу, наше дело выполнять.
   Темлюкову  показалось,  что  Клыков  ему  подмигнул.  Потом   мужчины
поговорили об охоте на Воскресенских болотах. Николай Лукьянович  открыл
сейф, извлек бутылку коньяка и три рюмки.
   - Это мой друг, художник из Москвы, - представил директор Темлюкова.
   Закусили яблоками, что лежали в вазе на окне.
   Отправив приветы женам, мужчины распрощались.
   Клыков сказал Темлюкову:
   - Первое действие закончено, переходим ко  второму,  -  и  вызвал  по
телефону своего агронома.
   В кабинет вошел сутулый, дубленный солнцем и ветрами  агроном  Попов.
Клыков подвинул к нему бумагу:
   - Вот, Петрович, морковь нам велят сеять...
   - Как морковь?! -  Агроном  забегал  по  кабинету  и,  только  теперь
заметив Темлюкова, набросился на художника:
   - Да ты понимаешь ли, бумажная  твоя  голова,  что  морковь  в  наших
местах отродясь не сеяли?
   Что ж я, на старости лет скажу людям морковь здесь сажать?  Они  меня
засмеют. Откуда вы на нас свалились? Неужто мы тут не знаем, что сажать,
что нет!
   - Ты зачем на художника набросился? Он из  Москвы  приехал  наш  клуб
украшать. Морковь не по его части.
   Агроном плюхнулся в кресло и тяжело задышал.
   Его голубые выцветшие глаза выражали растерянность и  детскую  обиду.
Казалось, еще немного, и он заплачет.
   - Ты, Петрович, сильно  не  страдай.  Получи  семена,  возьми  третью
бригаду. Насыпьте гектара на три реденько. А через неделю дадим в райком
телеграмму: "Морковь не взошла, перепахали под картошку".
   Вот и все.
   Агроном подбежал к директору, несколько секунд стоял, впившись в него
глазами. Затем его скрючил приступ смеха. Темлюков  тоже  не  удержался.
Мужчины смеялись до слез. Когда доканчивали  бутылку  коньяка,  Петрович
сказал Темлюкову:
   - Ты уж прости меня, старого дурака. Я  тебя  за  чайкомовскую  крысу
принял.
   - Бог простит. Давно я так не смеялся. Вам бы, Николай Лукьянович, на
сцену. В вас прирожденный артист пропадает.
   Клыков был явно доволен.