- В Воронеже запчасти шукает.
   - Куманец, я у тебя заночую. Неохота грязь по дороге месить.
   Шура открыла холодильник и заглянула в кастрюли.
   - Чего дывишься? Щи сутошные там.. Давай насыплю в мыску  да  погрэю.
Художника бачила?
   - Грей. А выпить чего есть?
   - Вон же горилка з перцем, з дому привезена.
   Шура налила полстакана горилки, выудила красный маринованный  помидор
из банки и, проглотив залпом горилку, сперва понюхала помидор,  а  потом
отправила его в рот.
   - Ух, жгет! Как вы ее, хохлы, пьете?
   - А що, гарная горилка. К ней сало надо.
   Шура съела большую миску щей. Потом  рассказала  Тоньке,  как  Васька
посадил ее на заднее сиденье в машину.
   - Запомнил, как я ему по харе врезала.
   Развеселила Тоню, развеселилась сама. Долго еще в сонном Вознесенском
из коттеджа Федотовых  раздавались  громкие  восклицания  вперемежку  со
звонким девичьим смехом.

8

   Оставшись один, Темлюков улегся на школьный мат и попытался уснуть. В
поезде ему не давал покоя грудной малыш в  соседнем  купе.  Завтра  надо
побыстрее покончить с формальностями -  ив  работу...  Но  сон  не  шел.
Темлюков вспоминал сегодняшний прием у  заказчика.  Молоденькую  румяную
Надю. Ее теплый и  заинтересованный  взгляд  он  часто  ловил  на  себе.
"Славно, что я не остался жить у старика. Приревновал  бы  к  жене.  Как
пить, приревновал. Хорош старик. Самодоволен, но не глуп. Красный барин.
Изнанка социалистического реализма. Вкус барский.
   Немного старомоден, но вполне. Дом недурен. Живопись хорошая. Кто  бы
мог подумать. Наде, конечно, с ним скучновато.  А  с  другой  стороны  -
воронежский инженерик. Денег нет. Квартирка панельная. Кругом убожество.
А тут - барыня. Дочка, славная малышка".
   Внезапно  перед  глазами  Константина  Ивановича  встал  образ  Шуры.
Золотистое тело в белой прозрачной ткани, высокая грудь, темный  зеленый
взгляд из-под ресниц, бронза волос. Она была так  близко.  Почему  ушла?
Почему отпустил?.. "Тьфу ты. Дон  Жуан  с  Нижней  Масловки".  Темлюкову
стало стыдно своих мыслей. Но видение вставало снова и снова.
   Темлюкову вспомнилась их первая встреча. Шура  в  запачканной  рубахе
высоко на  лесах,  пунцовое,  возмущенное  его  взглядом  лицо,  ладошка
лодочкой.
   И опять высокая грудь под белым платьем и  отблеск  свечей  в  темном
взгляде. Когда же художник по-настоящему владеет женщиной?  В  тот  миг,
когда распинает ее на  постели,  ощущая  свою  власть  физически,  когда
женщина не может ничего ему запретить, когда  все  дозволено  и  хочется
чего-то  большего?..  Но  большего  в  природе  нет.  Или  когда  он  на
расстоянии холодным, расчетливым взглядом берет себе самые прекрасные  и
волнующие ее черты? Берет и переносит к себе на бумагу  или  холст,  где
она остается принадлежать ему навсегда, не стареющая, не надоевшая.
   К ней никогда не наступит пресыщения.