- Хотите меня обидеть? Нехорошо.
     Мужчина продолжал стоять и протягивать курицу.
     - Мы недавно ели. Если разрешите, мы возьмем на потом.
     Папа взял курицу, достал из сумки пакет, положил курицу в пакет и убрал в сумку. Затем вынул из кармана платок и аккуратно вытер руки. Мужчина с автоматом молча наблюдал за всем этим. Потом повернулся и пошел. Мы за ним. Снова спустились к морю. У бетонного пирса покачивался пограничный катер. Мужчина приказал ждать и легко прыгнул на борт. Вернулся с двумя пограничниками.
     - Через час они идут в Сочи. Из Сочи в столицу поезда ходят и самолеты летают. Привет Москве. Там у меня возле Таганки девочка живет. Ирочкой звать... Картинка.
     Над черным морем опускался золотистый закат.
     Справа поднимался черный дым. Мы проплывали горящий Сухуми. Поздним вечером мы были в Сочи. На такси за сумасшедшую цену добрались до Адлера.
     У мамы в сумке оставалась еще куча денег. Мы рассчитывали отдохнуть месяц, а возвращались через две недели. Скорее, не возвращались, а бежали. Никогда смерть не дышала так близко нам в лицо.
     В аэропорту мы записались в очередь к кассам.
     Наша очередь числилась две тысячи триста двадцать второй. Люди топтались, плотно прижавшись друг в? другу. От духоты можно было потерять сознание. Вокруг плакали дети. Ресторан и буфеты не работали - закончились продукты.
     - Пойдем на воздух, - взмолилась мама. - Я тут долго не выдержу.
     Мы плюнули на очередь и стали пробираться к выходу. С трудом нашли в сквере свободную скамейку и плюхнулись на нее. Страшный день измотал нас ужасно. Мы сидели на скамейке и, как рыбы, глотали ночной южный воздух. Я понял, что очень хочу есть. Папа достал из сумки половину курицы и протянул мне.
     - Ешь, мы с мамой не будем...
     Я отломил ножку и впился в золотистый поджаристый окорочок.
     - Мне ножки хватит, остальное вам... - великодушно предложил я. Папа и мама не пошевелились.
     Я решил, что родители не поняли, поскольку говорил я с полным ртом.
     - Остальное ваше! - повторил я. Папа и мама молчали. Я перестал жевать и уставился на родителей. Наконец я сообразил:
     - Вам, интеллигентным людям, претит брать еду из рук бандита?! А мне пожалуйста?! Нет уж, есть, так всем вместе!
     - Женя, мы не можем. Дом, откуда вынесли курицу, принадлежал Этери...
     Папа отвернулся, мне свело судорогой горло. На скамейке валялся "Московский комсомолец" недельной давности. Кому-то до нас московская газета служила на скамейке в аэропорту Адлера подстилкой.
     Я взял ее и стал заворачивать остатки курицы. Внезапно в глаза бросился жирный заголовок: "КРАХ ИМПЕРИИ "МММ". Подкосились ноги, но я сдержался и глянул на родителей. Те стояли опустив головы и ничего не заметили. Стараясь не выдать волнения, я медленно направился к урне. До возвращения домой я решил не огорчать родителей...
     Прошло три месяца. Акции "МММ" по-прежнему лежали в жестяной коробке с надписью "Гречка".
     Пока мы путешествовали, они некоторое время росли. В день перед крахом в жестяной банке лежали бумаги стоимостью в двадцать семь тысяч долларов.
     Сейчас они не стоили ничего. Несколько недель семья пребывала в тупой апатии. Первым зашевелился папа. Он молча распаковывал коробки и расставлял книги на полки. Пока мы полгода проскакали в "акционерной горячке", обжить квартиру времени не нашлось. Теперь его имелось предостаточно. Четыре тысячи долларов, что мы оставили на "черный день", разошлись на икру и тортики. Возомнив себя богатыми рантье, в деликатесах мы себе не отказывали...
     Учеников мама распустила. Проживая на краю света, новых не набрать. В новостройках мы никого не знали. Наши родственники и друзья остались в старой Москве. Предстояло искать работу, но я несколько месяцев не садился за инструмент. Пальцы забыли холодок клавишей и одеревенели. Хорошо, что папа не уволился из института. Папин отдел выиграл конкурс в одном из заокеанских фондов. Папа получил немного денег.
     К зиме в квартире обнаружилась масса недоделок: трескались стены, текли краны. Наша квартира считалась частной, и бесплатно нам ничего не чинили.
     Папиных денег хватило на три недели нищенской жизни. Мы пребывали в раздражении. Хватало пустяка, чтобы папа, мама или я бросались друг на друга с колкостями. Я не мог себе позволить ездить каждый день в город в поисках работы. Транспорт сильно подорожал. Поездка в центр тянула на батон хлеба. Я обзвонил знакомых, в надежде что они помогут с работой. Удалось узнать, в ресторане на Беговой ищут пианиста. Репертуар надрывный - жестокие романсы.
     Я уселся за инструмент. Через час раздался пронзительный звонок. Дверь открыла мама. Я услышал истерический крик и выскочил посмотреть, в чем дело. На пороге стояла женщина лет пятидесяти с одутловатым лицом и седыми распущенными волосами.
     Толстые бесформенные ноги были увенчаны драными шлепанцами. Я не сразу понял, чем вызвана жуткая брань, которой посетительница поливала маму.
     - Вы тут что - одни проживаете?! Понаехали жиды с Арбата! Думаете, управы на вас нет?!
     Маленькие глазки женщины слезились от злобы.
     Мама была ошарашена не меньше меня. Эту женщину мы видели впервые и не понимали, когда и чем мы успели ее обидеть. Наконец сквозь непристойные восклицания и другие словесные мерзости, которыми владеют простолюдины во гневе, удалось уловить мысль: женщину привела в ярость моя игра на рояле.
     Она жила в соседнем подъезде, через стену с комнатой, где стоял инструмент. Я выпихнул бабу на лестницу и закрыл перед ее носом дверь. Та продолжала голосить на лестничной площадке. Мама расплакалась:
     - Будь проклят тот день, когда я привела Вадика в кабинет твоего отца! Теперь мы еще и жиды!
     - Пойми, жидами чернь называет любого человека, имеющего интеллигентное лицо. Это определение социальное, а не национальное, - пытался я успокоить маму.
     День был испорчен. Играть я больше не стал, а позвонил Вадику. Вадик назначил мне встречу на Ленинском проспекте. Там, на площади Гагарина, раньше находился известный магазин "Дом обуви". В "Доме обуви" всегда толкались москвичи и приезжие.
     Сюда за темные двери в таинственный валютный полумрак горожане входить побаивались. По телефону Вадик объяснил:
     - Пацан, там сбоку, к тоннелю под Ленинский проспект, блатная стояночка. Машину мою приметишь... Витек за рулем. Заметано?
     Вадика я увидел сразу. Он разговаривал возле своего "БМВ" с чернявым тощим субъектом. За спиной Вадика стояли два крепких парня и держали руки в карманах. Рядом с чернявым, в его машине с приоткрытой дверцей, сидели дружки. Вадик поздоровался со мной и знаком предложил подождать. Я огляделся.
     На "блатной стояночке" припарковались еще три шикарных иномарки и старенький "жигуленок". Хозяева, организовав группки, тихо переговаривались.
     Когда чернявый субъект укатил, Вадик пригласил меня в машину и кивнул своим ребятам. Те уселись в "жигуленок". Вадик устроился со мной на заднем сиденье "БМВ" и поглядел на часы:
     - Пацан, мне в гостиницу "Москва". Сейчас пробки на мосту. У тебя минут двадцать. Уложишься?
     Я утвердительно кивнул. Вадик обратился к шоферу:
     - Витек, ты ехай, а мы побалакаем.
     Вадик откинулся на сиденье и приготовился слушать. Мы ехали в сторону центра. Я заставил себя побороть смущение и честно доложил Вадику, в какую галошу мы сели.
     - Чем я могу помочь? - спросил Вадик.
     - Не знаю, - ответил я. - Среди знакомых нашей семьи разумных деловых мужиков, кроме тебя, нет. За советом обратиться некуда.
     - Раньше надо было обращаться... - Вадик на "минуту задумался. - Недвижимость в Москве подорожала. Ваша квартира теперь пойдет в два с половиной раза больше. Продайте ее. Купите секцию за кольцевой. Потеряете московскую прописку, а тысяч десять наварите.
     - Надо посоветоваться с родителями.
     - Советуйся.