даже записываться. Хотите еще что-нибудь узнать?
   - Да, - сказал я, вставая, - что будет к ленчу?
   - Единственное наше утешение - это обилие еды. И  еще  белое  вино.  Жаль
только, что оно не вывозится в другие районы.
   - Вино отличное, - похвалил я и даже причмокнул губами,  чтобы  доставить
ему удовольствие, но он уже устремился на кухню.
   Пятнадцать листов бумаги - лишь  о  них  я  думал,  пересекая  сквер  под
палящим солнцем. Пятнадцать страниц, исписанных мелким почерком, нужно  было
положить на стол Берни. Но что, черт возьми, я  напишу  на  этих  пятнадцати
страницах? Похоже, пятнадцати строчек достаточно, чтобы исчерпать всю тему.
   То, что называли Проломом,  оказалось  своего  рода  дорожкой,  огибавшей
поселок и проходившей вдоль старых крепостных стен, остатки которых  торчали
из травы. Мне предстояло покинуть душный зной сквера и пойти  по  каменистой
дорожке. Обернувшись, я взглянул на собор. Это было превосходное сооружение,
совершенно  неожиданное  в  подобном   месте.   Чистая   готика,   с   двумя
ассиметричными шпилями. Слишком красивый, слишком большой для этого сытого и
сонного ярмарочного города. Сам  сквер,  окруженный  средневековыми  арками,
имел небольшой  уклон  в  сторону  нижней,  сильно  вытянутой  и  совершенно
пустынной части города. Направо от сквера стоял дом  с  закрытыми  ставнями,
построенный в прошлом веке. Краска на ставнях облупилась, а маленький  садик
перед домом зарос травой и кустами  ежевики.  Это  был  третий  пустой  дом,
который мне сегодня попался.
   Внезапно  тишину  прорезал  торжествующий  крик  скрытого   за   высокими
деревьями петуха. У меня возникло  странное  чувство,  будто  это  надменный
голос вдали дважды прокричал мое имя. Я пожал плечами и пошел дальше.  Дойдя
до конца склона, я обнаружил, что нахожусь довольно высоко.  Оказывается,  я
еще не достиг долины. Дорога здесь немного расширялась и шла  вниз,  образуя
настоящий пролом в холме. Долина лежала внизу, и солнце там палило  нещадно,
но в Проломе меня защищала тень высоких лип с их пьянящим ароматом.
   Я шел медленно, расслаблено, совсем не так, как ходил в Париже;  во  всем
теле ощущались легкость и покой, мысли разбрелись как попало. Один лишь слух
оставался настороже - звуки здесь были редкими, но  и  отчетливыми:  собачий
лай, шум молотилки, оклики людей, и вдруг  совсем  рядом  -  низкое  гудение
ошалевшего майского жука.
   Минут десять мне не попадалось  ни  одного  дома,  потом  они  неожиданно
выросли за поворотом целым скопищем, самый большой - докторский.  Дверь  мне
открыла пожилая женщина. Она попросила подождать немного в  коридоре,  затем
провела меня  прямо  в  кабинет.  Здесь,  в  Тузуне,  отсутствовали  комнаты
ожидания - некому было ожидать. Доктор  Казаль  оказался  высоким  человеком
средних лет, с большими сильными руками.  У  него  был  старомодный  стоячий
воротничок, какие можно увидеть на дагерротипах.
   Меня он встретил с удивленным, несколько настороженным видом.
   Когда я объяснил цель своего визита, доктор подошел к  двери  и  попросил
старую экономку принести графин с вином и два стакана.
   - У нас это вино называют песочным, - пояснил он. - Хотя  на  самом  деле
виноград не растет на песке. Просто так говорится.
   Вино у него оказалось лучше, чем в  отеле.  Я  словно  пил  свежую  воду,
пронизанную солнечными лучами.
   - Что касается этой женщины - у нее был рак матки. Диагноз  поставили  за
три месяца до смерти. Опухоль развилась необычайно быстро. Вероятно, оттого,