хороший прием. Некоторые, конечно, остались  -  те,  кто  были  убиты  или
пленены.  В  течение  последних  трех  лет  гунны  жили  мирно,   осваивая
завоеванные земли.
     Земля белела под низкими серыми  тучами.  Тут  и  там  торчали  голые
стволы деревьев. Почерневшие от  огня  остатки  ограды  были  единственным
признаком былого жилья. Ограду разобрали на костры, пахотные поля  заросли
травой. Пронзительный ветер пахнул дымом. Копыта лошадей хлюпали в  снегу,
стучали по промороженной земле. Скрипели седла, звенели поводья.
     Рядом с Ульдином ехал его сын Октар. И сам Ульдин был  молод,  а  сын
едва достиг возраста, когда садятся  на  коня.  В  мальчике  была  заметна
аланская кровь матери - высокий рост  и  светлая  кожа.  Она  была  первой
женщиной Ульдина, рабыней, ее дал ему отец, когда Ульдину  приспела  пора.
Потом Ульдин проиграл ее товарищу на Празднике Солнца и не знал, что с ней
сталось, хоть и вспоминал временами.
     - Если поторопимся, сможем добраться до стойбища еще сегодня, - важно
сказал мальчик и, заметив, что Ульдин поднимает арапник, поспешно добавил:
- Благородный господин.
     - Нет, - ответил Ульдин. - Я не стану загонять лошадей, чтобы ты  мог
дрыхнуть в  теплой  юрте.  Мы  развяжем  седельные  мешки,  -  он  быстро,
по-степняцки, прикинул, - возле Кучи Костей.
     Глаза  Октара  расширились,  он  с  трудом  глотнул.  Ульдин   хрипло
рассмеялся:
     - Что, боишься готских скелетов? Их давно растащили волки.  Готы  при
жизни не могли остановить нас  -  нам  ли  бояться  призраков?  Ты  только
прикрикни на них, - он кивком отпустил мальчишку, и Октар отстал.
     По правде говоря, Ульдину и  самому  не  хотелось  располагаться  там
лагерем. И вообще мало радости путешествовать по горному  хребту  в  такое
время года. Летом другое дело, все племя движется  вместе  со  стадами,  и
мужчина в любом месте чувствует себя как дома  после  дневных  трудов  или
охоты. Хорошо: скрипят телеги,  пахнет  дымом,  жареным  мясом,  лошадиным
потом и навозом, люди кажутся  друг  другу  ближе  на  бескрайней  зеленой
равнине под бескрайним небом, где вьются ястребы.  Когда  спустится  тьма,
хорошо сидеть у костра: пламя трещит, освещает лица  верных  друзей,  идет
беседа, серьезная либо с похвальбой; кто-то расскажет предание о  временах
героев, что вдохновляет молодежь на подвиги,  о  древних  временах,  когда
Срединная  Империя  трепетала  перед  гуннами;  а  то   зазвучит   веселая
непристойная песня под барабан и флейту,  и  мужчины  начнут  топтаться  в
неуклюжем  танце...  А  кумыс  -  чаша  за  чашей  густого  перебродившего
кобыльего молока, от которого мужчина в конце концов начинает  чувствовать
себя жеребцом и отправляется на поиски своей юрты и своих женщин... Да, не
гроза бы с молниями (Ульдин поспешил сделать знак, отгоняющий  демонов,  -
этому знаку научил его шаман во время посвящения), так лето - лучшее время
года, вот приехать бы сейчас домой да помечтать о лете...
     Но нельзя позволять никаких поблажек.  Это  нарушение  дисциплины,  а
чего стоит племя без дисциплины? Ульдин достал из-под  седла  палочку,  на
которой отмечал численность своего скота, и принялся изучать ее.
     Не так уж мало. Но и не так уж много. Он  не  глава  рода,  а  только
глава семьи - несколько молодых сыновей да  должники  со  своими  семьями,
жены, наложницы, слуги, рабы, лошади, крупный скот, овцы, собаки, повозки,
упряжь да добыча...