Бывали  и раньше  случаи, когда сгорало почти все, но в  пламени  сохранялся
нетронутым  островок, будто  потусторонними  силами  огражденный от жара,  -
послушать пожарных,  это, хоть и очень редко, но  случалось, если в квартире
жил праведный человек.

x x x
 - Это Бог их  наказал,  -  убежденно сказала Маша Митрохина, выходя  из
ворот Ваганьковского кладбища после  похорон Вязникова. Проводить его пришли
человек двадцать - сотрудники института, официальное лицо из прокуратуры, не
пожелавшее  представиться, и несколько случайных посетителей кладбища, краем
уха услышавших, что хоронят человека, убитого сотрудником милиции при весьма
странных обстоятельствах: то ли  убегал, то ли, наоборот, первым напал и был
застрелен в порядке необходимой самообороны.
 Маша шла, опираясь на руку Вити  Веденеева, а справа, чуть позади, брел
Долидзе, вспоминавший,  как погибший  в огне следователь Ромашин  приходил в
лабораторию  и задавал дурацкие  вопросы, а  теперь и  сам сгорел почти  как
Володя, только еще мучительнее, потому что  Володя,  похоже, умер  сразу,  а
этот, говорят,  так  кричал, что  слышно было  на  первом  этаже -  соседи и
вызвали пожарных, услышав ужасные крики и почувствовав запах гари.
 -  Маша, - сказал Веденеев,  - Машенька... Нету Бога, Машенька... Все -
случай. Одним везет в жизни, другим нет.
 - Почему? - всхлипнула Маша. - Почему всегда не везет лучшим?
 Веденеев  переглянулся с Долидзе и еще  крепче ухватил Машу  за локоть.
Лучшим... О  ком она говорит? О Володе или Данииле? А может, об обоих? Да  и
следователь этот, что  Даниила  застрелил, вряд ли был порядочным человеком.
Говорят, что Даня  и  не убегал вовсе, а уж нападать на представителя власти
не стал бы даже под страхом смерти. За что его так?
 За что?
 - Проводишь Машу, - сказал Веденееву Долидзе, - заезжай ко мне. Помянем
Даниила.  Случай не случай, а поговорить надо.  Я не силен в математике,  он
мне как-то дискету оставил, теорема какая-то. Может, посмотришь?
 Веденеев кивнул. У ворот кладбища взревел мотор институтского автобуса.
Люди  занимали  места,  тихо  переговаривались, и никто  не видел,  как  над
забором,   чуть  дальше  второго  ряда  могил,  повисла  лохматая,  белесая,
сгущавшаяся  к  центру  спираль  с  плотным  ярким ядром.  Спираль  медленно
вращалась и  двигалась в сторону ворот.  Там, где  она  пролетала,  чугунные
штыри  забора изгибались,  будто  проволочные,  а некоторые  потекли  черной
вязкой жидкостью.
 Автобус уехал, Веденеев усадил Машу в свой "жигуль", где уже ждала Лена
Криницкая, заплаканная и не желавшая ни  с кем разговаривать. Минуту  спустя
стоянка  перед  воротами  опустела,  и  когда спираль  выплыла  на  открытое
пространство, никто ее не видел, кроме кладбищенского сторожа,  застывшего в
испуге.  Сторож  был пьян, он был пьян всегда, потому что  не мог равнодушно
смотреть,  как  опускают  в   землю   живых  еще  недавно  людей.  Он  мелко
перекрестился, и нечистая сила, конечно, не устояла -  спираль перекосилась,
сломалась, съежилась и исчезла со всхлипом.