Голос  председательствующего звучал  для  Ванина  глухо, отдаленно,  но
удивительно точно попадал  в  цель  --  в усиленно  бьющееся,  всегда  такое
отчаянное  и  вдруг  вот   сейчас,  в  кругу  своих  же   дружков-приятелей,
струхнувшее сердце Семена.
  -- Слово для информации предоставляется парторгу роты старшему сержанту
Шахаеву,  --  торжественно объявил Пинчук, которого почему-то  почти на всех
партийных собраниях избирали председателем. Сейчас он не удержался, чтобы но
взглянуть своими добрыми глазами на вконец растерявшегося Семена.
  Шахаев поднялся с  камня,  не  спеша расстегнул свою знаменитую полевую
сумку, и Ванин даже не заметил, как в руках парторга оказался столь знакомый
лихому разведчику лист: когда-то чуть не целую ночь просидел над этим листом
Семен.
  --  В  нашу  партийную  организацию  поступило  заявление  от  младшего
сержанта Ванина с просьбой принять его кандидатом в члены партии.
  Парторг  прочел заявление, анкету, рекомендации:  две -- от коммунистов
(Шахаева и Забарова) и одну -- от комсомольской организации.
  -- Может, послухаем Ванина, товарищи? Хай расскажет свою автобиографию.
  --  Мы, собственно, Ванина и так  хорошо  знаем. Не  первый год  служим
вместе.  -- Аким  снял очки и вновь принялся протирать  их.  -- По-моему, не
следует заслушивать.
  Однако любивший во всем порядок Пинчук запротестовал:
  -- В таком  диле, товарищ  Ерофеенко,  торопиться  нельзя. Мы не в  бою
зараз. Трэба все як следует обмозговать, обсудить, а потом уж и решать.  Хай
Сенька...  простите,  хай  товарищ  Ванин  расскажет  нам  свою   биографию.
Послухаем,  товарищи?  Добра.   Слово  предоставляется  командиру  отделения
разведчиков  гвардии  младшему сержанту Ванину.  Прошу,  товарищ  Ванин!  --
Пинчук сел на камень.
  Семен встал,  оглянулся  вокруг, с  минуту  помучил в  руках выгоревшую
пилотку, потом положил ее рядом с собой на камень.
  -- Давай, Семен, рассказывай! --  ободрил  Пинчук, не выдержав до конца
взятого им самим официального тона. -- Мы слухаем тебя. Давай. Тут усе свои.
  -- Родился я...  значит, -- Ванин прокашлялся, но голос его  не стал от
этого   громче,   --   родился,   значит,   в  городе  Саратове,   в   семье
рабочего-судостроителя,  в  тысяча девятьсот двадцать третьем  году. Окончил
семилетку, потом пошел  работать  на шарикоподшипниковый. Началась война  --
добровольцем уехал на фронт. Стал разведчиком.
  Ванин замолчал.
  -- Все?
  -- Все.
  -- Дуже мало, -- разочарованно пробормотал Пинчук и нахмурился.  -- Яки
вопросы будут к Ванину? -- И, не дожидаясь, когда  слово возьмут другие, сам
строго спросил:  -- Почему прямо  из  семилетки  на  завод пошел?  Отчего не
вчився бильш?
  --  Да  по  дурости. Учиться надоело  -- захотелось скорее  работать...
Старшего брата, Леньку, в армию призвали... А потом -- мать. Тяжело ей стало
с тремя -- у меня ведь два младших братишки... Пошел работать  -- все помощь
маме... -- Голос Ванина оборвался: разведчики  с  удивлением  глянули на его
как-то вдруг  обрезавшееся лицо, на вздрагивающие побелевшие губы. Таким они
видели Ванина впервые, словно он взял да и  показал им сразу все то, что так
долго   скрывал  за   постоянным  балагурством:  большое,  доброе  и  нежное