веси малыми силами, попугивают смердов да холопов.
   Неспокойно Дивею. Куда ни глянет - пуст  город,  черен  и  незряч,  ровно
слепой. Только на холме, в тереме великого  князя  Владимира  Святославлича,
огонек брезжит, скупой да тревожный, будто в  бане,  когда  упыри   моются. И в небе чисто - каждая звездочка на ладонь просится,
но с тьмою поднялась над Подолом туча нетопырей . Так
и мельтешат перед глазами, роятся, а иная с разлета вцепится в белую Дивееву
бороду, распластает крыла и скрежещет коготками по кожаному  аламу  . А Дивей ровно закаменел, мочи нет  руку  поднять  и  сбросить  с
груди тварь мерзкую. Все на княжеский терем  глядит.  Вдруг  да  распахнутся
ворота, выскочит гонец на белой лошади, чтобы кликнуть старца  к  Владимиру.
Гонцы-то скачут, да все мимо Дивеевой хоромины. Неужель так  и  не  призовет
великий князь Дивея, чтоб поведать ему о походе на Корсунь-город .
   Семь ден  минуло,  как  возвратился  Владимир  с  дружиной.  Уж  и  пешие
ополченцы подходят, повозки с добычей под стенами скрипят, а князь из терема
не выходит, к себе не зовет. Бывало, из всех походов Владимир поутру в город
входил. Коли застанет его вечер недалеко от Киева - лагерем встанет  и  ночь
переждет, хотя бояре да простолюдины так и плещутся  по  улицам,  виснут  на
стенах, великого князя дожидаючи. Ныне же Владимир с тьмою в город  вступил,
ровно тать  либо беглый с баралища . Семь ден минуло, а он Перуну-богу требы  не  клал  и  с  дружиной
своей не пировал всласть. Немое било  у княжеских ворот лишь ветер качает...
   Иль не нужны больше летописцы и песенники земле Русской?
   Так бы и тащился Дивей в своих думах, но прибежали тут волхвы   Девятко и Жмура да  весть  поведали.  Будто  великий  князь
отринул Перуна-бога и в Корсуни христианскую веру принял. И будто теперь всю
землю Русскую крестить станет...
   - Остереги великого князя! -  закричали  волхвы.  -  Он  послушает  тебя.
Окружили, окрутили его греки-попы, на уши шепчут речи  медовые,  сулят  горы
золотые, абы только веру христианскую  принял.  Владимир-то  Святославлич  и
шагу  без  них  ступить  опасается,  и  слово  вымолвить.  А   примет   Русь
христианство, не князи - попы нами править станут, и уйдет Русская  земля  в
полон иноземцам, в рабство уйдем, которого на Руси знать не знали, видеть не
видели...
   Не потому ли великий князь глаз не кажет и к себе не зовет?
   Вернется старец в хоромы, присядет к столу и снова замрет.  Только  сухие
желтые пальцы чуть шевелятся, щупают чистые харатьи. Треснет огонь  свечи  -
вздрогнет Дивей, окинет глазами стены, перо лебединое в руку возьмет, да так
и повиснет рука над горшочком с чернилами. А  мысли  что  нетопыри,  носятся
безмолвной тучей, липнут, царапают...
   Перед тем как Корсунь воевать, Владимир Святославлич к старцу  наведался.
Ночь стояла не краше нынешней - темная да тревожная. Один  в  хоромы  вошел,
доверенного своего боярина за порогом оставил.
   - Ладно ли живешь, дедушко? - спросил. - Может, в терем мой пойдешь? Велю
светлицу тебе отдать в покоях моих и смердов в услужение.
   - Стар я, аже бы в покоях твоих жить, - отвечал Дивей.  -  Больно  высоко
твои покои, княже, земли не достать.
   - Коли в харатьях нужда есть - велю купцам за море плыть...
   - И в харатьях  нужды нет.
   Опустил великий князь голову, спину ссутулил.
   - Слово мне твое надобно, Дивей, утешенья ищу. Тяжко на сердце,  дедушко,
думы голову обложили  -  зверем  бугати    хочется...  То
чудится, пропадет земля Русская, и страх сердце грызет, а то - безбурие  над
Русью и земля басненная  ,  лише  я  аки