дыхания и даже кровать, доставшаяся ей после развода. И одновременно от
всего веяло неуловимым очарованием новизны, будто в руках его была не жена,
а чужая, красивая женщина, яркая и энергичная в постели, отчего и
совершается это единоборство. Он не видел выражения ее глаз, лишь контуры
лица и гримасу нежелания, отторжения происходящего воспринимал как
сладострастную истому...
А нового во всем окружающем и было-то всего - стены да потолок. Только
Георгий обнаружил это потом, когда лежал расслабленный и пустой, механически
поглаживая влажный живот Нины, кажется, такой же пустой и сломленной.
Она скинула его руку и включила торшер в изголовье.
- Теперь объясни, зачем ты это сделал?
- Что - сделал? - щурясь от света, тупо спросил он.
- Ну вот это все - насилие, заламывание рук... - Нина не находила слов,
хотя казалась спокойной. - Для самоутверждения?
- Не знаю, - признался Георгий и перевернулся на живот, чтобы посмотреть
ей в лицо. - Я тебя изнасиловал?
- А это можно назвать как-нибудь иначе? - она показала синяки на сгибах
рук, оставленные пальцами.
Он промолчал, только сейчас ощутив острое жжение на горле и груди: кожа
была расцарапана и следы от ногтей припухли, образовав белые рубцы. Хорошо,
хоть не на лице...
- Зачем ты это сделал? - снова спросила она. - От великого голода?
Зачем?
- Почему-то не удержался... Когда в прихожей... поцеловала в лоб.
- Да я была холодная как лед!
- Не заметил...
- А, значит, это я тебя совратила! - Нина повернула голову и положила ее
на руку, согнутую в локте. - Хочешь сделать из меня любовницу?
- Да нет...
- Почему же? Очень-удобно! - ненавистным Георгию, металлически-жестким
голосом заговорила она. - Пришел после очередной командировки, натешился и
никаких обязательств... Только, Жора, я должна сообщить, что место уже
занято. У меня есть любовник. И давно, несколько месяцев.
Георгий промолчал: информация была не такой уж новой...
- Какая глупость! Как мерзко! - после паузы бросила она. - Знала бы не
впустила...
- Я пришел попрощаться, - вдруг вспомнил он и уловил в своем тоне
отголосок какого-то юношеского порыва.
И она услышала это, помолчала, неожиданно ласково потрогала его волосы,
заметила сетку глубоких царапин на горле и груди, сказала примиряюще:
- Сам виноват, дурак... Достала из тумбочки вату, лосьон и принялась
прижигать раны.
- Последнее время я везде почему-то виноват, - признался Георгий. Везде
меня вывели за штат. Печально...
- Нет, ты скажи, зачем ты это сделал? - еще раз повторила она, и вдруг
стал ясен этот ее назойливый вопрос, произнесенный на разные лады. Нина
ждала выплеска, взрыва, неожиданного признания.
Георгий должен был выкрикнуть: "Да затем, что люблю тебя!" А это была не
правда... Но ей очень хотелось это услышать! И даже искупая вину свою,
раскаиваясь за несдержанность, он не мог и мысленно произнести такой фразы: