голубые  глаза  беспокойно  поблескивали  за стеклами очков.  Он  напряженно
всматривался за Донец, будто видел там то, что другой не мог заметить.
  Уваров не стал мешать  Акиму.  Он начал старательно  записывать  данные
наблюдения в свой потрепанный блокнот. Лицо его все время морщилось. Огрызок
карандаша  выскакивал из больших  обожженных  кресалом пальцев  и то и  дело
падал  под ноги, в желтовато-серую грязь. Солдат  с трудом  нагибался, долго
отыскивал карандаш, чертыхаясь вполголоса.
  Найдя  карандаш,  боец снова принимался  писать.  Грязные  струйки пота
бежали по щекам  из-под ушанки. Уваров растирал их рукой, забыв, что она вся
измазана химическим карандашом.
  --  Так, -- говорил он.  -- Два пулемета.  Один станковый.  Проволочное
заграждение в три кола. Но ничего, пройдем как-нибудь.
  -- Не  два  пулемета, а  три, -- неожиданно поправил его  Аким, и  Яков
снова  с  удивлением  посмотрел  на  этого  странного  бойца, погруженного в
какие-то думы и  вместе с тем успевающего заметить  то, чего  он, Уваров, не
мог обнаружить.
  Уварову очень хотелось  поговорить сейчас с этим солдатом, узнать о нем
побольше, но он боялся помешать Акиму.
  Вынул  кисет.  Закурил.   Раздувая  ноздри,  жадно   вдохнул  вместе  с
горьковатым  дымом  махорки  пряный,  дурманящий  воздух,  напоенный  речной
прохладой  и  здоровым  сосновым   запахом.  Задумался.   Уварова   тревожил
неожиданный поворот в его фронтовой судьбе. Он до снх пор не понимал, почему
именно  его  выбрали из всего  саперного батальона для участия в предстоящей
операции. Особых подвигов он как будто не совершал, да и наградами не богат:
только две потертые медали украшали его широкую грудь -- "За  отвагу" да "За
оборону Сталинграда" -- и все. И потом -- для  чего это комдиву понадобилось
так далеко  посылать бойцов в  разведку да еще  сжигать мост в  тылу  врага?
Неужели немцы что-то замышляют?..
  Сейчас правый берег реки выглядел  совсем  мирно и  даже приветливо. Ни
единого  движения.  Зеленая  стена  рощи  молчаливо  стояла  на   горизонте.
Извилистые овражки сбегали к воде. В одной далекой балочке, если  посмотреть
в бинокль, даже паслось несколько пестрых коров-холмогорок.
  И этот  тихий светлый  город, ничем особенно не отличающийся  от  сотен
подобных  ему городов, разбросанных  по необъятным просторам  великой  нашей
земли,  с  давних времен стоит на правом берегу реки. От него  на север и юг
бесконечными  цепочками  тянутся  селения,  большие  и  малые,  с  типичными
русскими  названиями  --   Александровка,  Крапивка,  Безлюдовка,  Марьевка,
Ивановка, Петровка --  обыкновенные  села, что жмутся  друг  к другу темными
массивами рощ и садов,  а в звонкие и теплые июньские  ночи прислушиваются к
милому пению родного курского соловушки.
  Тут  всего  лишь  несколько  дней назад шли жаркие бои  между  немцами,
переправившимися через  Донец, и советскими  полками,  спешно переброшенными
сюда   из-под  Сталинграда,  где  только  что  отгремело   великое  побоище.
Неприятель был отброшен стремительной атакой,  и теперь, в раннюю весну 1943
года,  Донец,  строгий  и  неприступный,  разделял  обе стороны  --  нашу  и
немецкую.  Город и  села  стояли  безмолвные,  притихшие и, оцепенев,  ждали
неотвратимого...
  На  белгородском   участке   фронта  установилось   то   привычное  для
фронтовиков беспокойное  затишье, когда противник  хоть  и  не предпринимает
сильных атак, но  докучает частыми ночными  вылазками,  действиями патрулей,