этом году, представляется мне веселым праздником.
     Мы, так же как и прошлого года,  переправились  через  Белую  в  косной
лодке. Такие же камешки и пески встретили меня на другом берегу реки;  но  я
уже мало обратил на них внимания, - у  меня  впереди  рисовалась  Сергеевка,
моя Сергеевка, с ее озером, рекою Белою и лесами.  Я  с  нетерпением  ожидал
переправы нашей кареты и повозки, с нетерпением  смотрел,  как  выгружались,
как закладывали лошадей, и очень скучал белыми сыпучими песками, по  которым
надобно было тащиться более версты. Наконец мы въехали в урему,  в  зеленую,
цветущую и душистую урему. Веселое пение птичек неслось со всех  сторон,  но
все голоса покрывались  свистами,  раскатами  и  щелканьем  соловьев.  Около
деревьев в цвету вились и жужжали целые рои пчел, ос  и  шмелей.  Боже  мой,
как было весело! Следы недавно  сбывшей  воды  везде  были  приметны:  сухие
прутья, солома, облепленная илом и землей, уже высохшая  от  солнца,  висели
клочьями на зеленых кустах; стволы огромных деревьев высоко от  корней  были
плотно как будто обмазаны также высохшею тиной и  песком,  который  светился
от солнечных лучей.  "Видишь,  Сережа,  как  высоко  стояла  полая  вода,  -
говорил мне отец, - смотри-ка,  вон  этот  вяз  точно  в  шапке  от  разного
наноса; видно, он почти весь стоял под водою". Многое в таком роде  объяснял
мне отец, а я в свою очередь объяснял моей милой сестрице, хотя она  тут  же
сидела  и  также  слушала  отца.  Скоро,  и  не  один   раз,   подтвердилась
справедливость его опасений; даже и теперь  во  многих  местах  дорога  была
размыта, испорчена вешней водою, а в некоторых долочках было  так  вязко  от
мокрой тины, что сильные наши лошади с трудом  вытаскивали  карету.  Наконец
мы выбрались в чистое поле, побежали шибкою рысью и часу в третьем  приехали
в так называемую Сергеевку. Подъезжая к ней, мы опять  попали  в  урему,  то
есть  в  поемное  место,  поросшее  редкими  кустами  и  деревьями,  избитое
множеством средних и маленьких озер, уже обраставших зелеными камышами:  это
была  пойма  той  же  реки  Белой,  протекавшей  в  версте  от  Сергеевки  и
заливавшей  весною  эту  низменную  полосу  земли.  Потом  мы  поднялись  на
довольно крутой пригорок, на ровной поверхности  которого  стояло  несколько
новых и старых недостроенных изб;  налево  виднелись  длинная  полоса  воды,
озеро Киишки и противоположный берег, довольно возвышенный, а  прямо  против
нас  лежала  разбросанная   большая   татарская   деревня   так   называемых
"мещеряков". Направо зеленела  и  сверкала,  как  стеклами,  своими  озерами
пойма  реки  Белой,  которую  мы  сейчас  переехали  поперек.  Мы  повернули
несколько вправо и въехали  в  нашу  усадьбу,  обгороженную  свежим  зеленым
плетнем. Усадьба состояла из двух изб: новой и старой,  соединенных  сенями;
недалеко от них находилась людская изба, еще не  покрытая;  остальную  часть
двора занимала длинная соломенная поветь вместо сарая для  кареты  и  вместо
конюшни для лошадей; вместо крыльца к нашим сеням положены были  два  камня,
один на другой;  в  новой  избе  не  было  ни  дверей,  ни  оконных  рам,  а
прорублены только  отверстия  для  них.  Мать  была  не  совсем  довольна  и
выговаривала отцу, но мне все нравилось гораздо  более,  чем  наш  городской
дом в Уфе. Отец уверял, что рамы привезут завтра и без косяков, которые  еще
не готовы, приколотят снаружи, а вместо  дверей  покуда  советовал  повесить
ковер. Стали раскладываться и устраиваться: стулья,  кровати  и  столы  были
привезены заранее. Мы скоро  сели  обедать.  Кушанье,  приготовленное  также
заранее на  тагане  в  яме,  вырытой  возле  забора,  показалось  нам  очень
вкусным. В этой яме  хотели  сбить  из  глины  летнюю  кухонную  печь.  Мать
успокоилась, развеселилась и отпустила меня с отцом  на  озеро,  к  которому