происшествие и долго  не  могли  без  смеха  смотреть  на  Волкова,  который
принужден был несколько дней просидеть дома и даже не ездил к нам: на  целый
месяц я был избавлен от несносного дразненья.
     Еще прежде я слышал мельком, что мой отец покупает какую-то  башкирскую
землю, в настоящее же  время  эта  покупка  совершилась  законным  порядком.
Превосходная земля, с лишком семь тысяч десятин, в тридцати верстах от  Уфы,
по реке Белой, со множеством озер, из которых одно было  длиною  около  трех
верст, была  куплена  за  небольшую  цену.  Отец  мой  с  жаром  и  подробно
рассказал мне, сколько там водится птицы  и  рыбы,  сколько  родится  всяких
ягод, сколько озер, какие чудесные растут леса. Рассказы его привели меня  в
восхищение и так разгорячили мое воображение, что я  даже  по  ночам  бредил
новою прекрасною землею! Вдобавок ко всему, в  судебном  акте  ей  дали  имя
"Сергеевской пустоши", а деревушку, которую хотели немедленно  поселить  там
в следующую  весну,  заранее  назвали  "Сергеевкой".  Это  мне  понравилось.
Чувство собственности, исключительной принадлежности чего  бы  то  ни  было,
хотя не вполне, но очень понимается дитятей и составляет для него  особенное
удовольствие (по крайней мере, так было со  мной),  а  потому  и  я,  будучи
вовсе не скупым мальчиком, очень дорожил  тем,  что  Сергеевка  -  моя:  без
этого притяжательного местоимения я  никогда  не  называл  ее.  Туда  весною
собиралась моя мать, чтоб пить кумыс, предписанный ей Деобольтом.  Я  считал
дни и часы в ожидании этого счастливого  события  и  без  устали  говорил  о
Сергеевке со всеми гостями, с  отцом  и  матерью,  с  сестрицей  и  с  новой
нянькой ее, Парашей. Я забыл сказать, что Агафья уже была давно  отставлена.
Вместо Параши мать взяла к себе для услуг горбушку Катерину, княжну,  -  так
всегда ее называли без всякой причины, вероятно в шутку. Это была  калмычка,
купленная  некогда  моим  покойным  дедушкой  Зубиным  и  после  его  смерти
отпущенная на волю. Мать держала ее у себя в  девичьей,  одевала  и  кормила
так, из сожаленья; но теперь, приставив свою горничную ходить за  сестрицей,
она попробовала  взять  к  себе  княжну  и  сначала  была  ею  довольна;  но
впоследствии не  было  никакой  возможности  ужиться  с  калмычкой:  лукавая
азиатская природа, льстивая и злая, скучливая и непостоянная, скоро до  того
надоела матери, что она отослала горбушку опять в девичью  и  запретила  нам
говорить с нею, потому что точно разговоры  с  нею  могли  быть  вредны  для
детей. Катерина имела привычку хвалить в глаза и осыпать  самыми  униженными
ласками всех господ, и больших и  маленьких,  а  за  глаза  говорила  совсем
другое; моему отцу и матери она жаловалась и ябедничала на всех наших  слуг,
а с ними очень нехорошо говорила про моего  отца  и  мать  и  чуть  было  не
поссорила ее с Парашей.  Даже  нам  с  сестрицей  мимоходом  хотела  внушить
недобрые мысли. Я не скрывал от  матери  ничего  мною  слышанного,  даже  ни
одной собственной моей мысли; разумеется, все ей рассказал, и она  поспешила
удалить от нас это вредное существо. Впрочем, горбушка, под  именем  княжны,
прожила в нашем доме до глубокой старости.
     Когда забылась шишка на лбу, произведенная  молотком  Михея,  Волков  и
мои дяди опять принялись мучить и дразнить меня. На этот  раз  моя  любезная
Сергеевка послужила к тому весьма действительным средством.  Сначала  Волков
приставал, чтоб я подарил ему Сергеевку, потом  принимался  торговать  ее  у
моего отца; разумеется,  я  сердился  и  говорил  разные  глупости;  наконец
повторили  прежнее  средство,  еще  с  большим  успехом:  вместо   указа   о
солдатстве сочинили и написали свадебный  договор,  или  рядную,  в  которой
было сказано, что мой отец и мать, с моего согласия,  потому  что  Сергеевка