которые скоро  выучил  я  наизусть,  привели  меня  в  восхищениенемудрено; но  удивительно,  что  Ксенофонт  нравился  мне  не  менее,  а  в
последующие годы сделался моим любимым чтением. Я и  теперь  так  помню  эту
книгу, как будто она не сходила  с  моего  стола;  даже  наружность  ее  так
врезалась в моей памяти, что я точно гляжу на нее и  вижу  чернильные  пятна
на  многих  страницах,  протертые  пальцем  места  и  завернувшиеся   уголки
некоторых листов.
     ______________
     знакомым Аксакова. Шишков был министром народного просвещения,  реакционером
по своим общественным взглядам; Аксаков его идеализировал.
     переводом  этой  книжки,  которая,   несмотря   на   устарелость   языка   и
нравоучительных приемов, до сих пор  остается  лучшею  детскою  книгою.  Она
имела много изданий; кажется, первое было сделано в 1792 году.  В  изданиях,
которые мне случалось видеть и сличать, текст оставался  без  поправки,  без
перемен.  Некоторые  стихотворения,  как   например:   "Дитя,   рассуждающее
здраво", "Детские забавы", "Фиалка и  Терновый  куст",  "Бабочка",  "Счастье
благодетельства",   "Николашина   похвала   зимним   утехам"   (лучше   всех
написанное), можно назвать истинными  сокровищами  для  маленьких  детей.  Я
имею теперь под руками три  издания  "Детской  библиотеки"  1806  (четвертое
издание), 1820 и  1846  годов  (вероятно,  их  было  более  десяти);  но,  к
удивлению моему, не нахожу в двух последних небольшой драматической  пиески,
в которой бедный крестьянский мальчик поет следующую  песню,  сложенную  для
его отца каким-то грамотеем. Вот она:

                            Не в неге я родился,
                            Не в роскоши я жил;
                            Работал и трудился,
                            И хлад и зной сносил.
                            Терпя различны муки,
                            Боролся я с судьбой;
                            Мои суровы руки
                            Не знали, что покой.

                            Я солнечного всходу
                            Ни разу не проспал,
                            В суровую погоду
                            Укрыться не искал.
                            Но, плугом раздирая
                            Утробу я земли,
                            То дрогнул, промокая,
                            То весь горел в пыли.

                            За разными трудами
                            Меня зрел солнца бег;
                            Здесь твердыми стенами
                            Одел я дикий брег;
                            Там каменные домы
                            Воздвигнул для других,