приветствовали нас громким вытьем, какое уже слышал я на дедушкиных
похоронах. Нашу карету видели еще издали, когда она только начала
спускаться с горы, а потому не только тетушки и дяди, но вся дворня и
множество крестьян и крестьянок толпою собрались у крыльца.
ЖИЗНЬ В БАГРОВЕ ПОСЛЕ КОНЧИНЫ БАБУШКИ
Можно себе вообразить, сколько тут было слез, рыданий, причитаний,
обниманья и целованья. Мать со мной и сестрицей скоро вошла в дом, а отец
долго не приходил; он со всеми поздоровался и со всеми поплакал. Наконец
собрались в гостиную, куда привели и милого моего братца, который очень
обрадовался нам с сестрицей. В короткое время нашей разлуки он вырос, очень
похорошел и стал лучше говорить. Двоюродные сестры наши, Ерлыкины, также
были там. Мы увиделись с ними с удовольствием, но они обошлись с нами
холодно. Целый вечер провели в печальных рассказах о болезни и смерти
бабушки. У ней было предчувствие, что она более не увидит своего сына, и
она, даже еще здоровая, постоянно об том говорила; когда же сделалась
больна, то уже не сомневалась в близкой смерти и сказала: "Не видать мне
Алеши!" Впрочем, причина болезни была случайная и, кажется, от жирной и
несвежей пищи, которую бабушка любила. Перед кончиной она не отдала никаких
особенных приказаний, но поручала тетушке Аксинье Степановне, как старшей,
просить моего отца и мать, чтоб они не оставили Танюшу, и, сверх того,
приказала сказать моей матери, что она перед ней виновата и просит у ней
прощенья. Все это Аксинья Степановна высказала при всех, к изумлению и
неудовольствию своих сестер. После я узнал, что они употребляли все
средства и просьбы и даже угрозы, чтоб заставить Аксинью Степановну не
говорить таких, по мнению их, для покойницы унизительных слов, но та не
послушалась и даже сказала при них самих. Мать отвечала: "Я от всей души
прощаю, если матушка (царство ей небесное!) была против меня в чем-нибудь
несправедлива. Я и сама была виновата перед ней и очень сокрушаюсь, что не
могла испросить у ней прощенья. Но надеюсь, что она, по доброте своей,
простила меня". После этого долго шли разговоры о том, что бабушка к
покрову просила нас приехать и в покров скончалась, что отец мой именно в
покров видел страшный и дурной сон, и в покров же получил известие о
болезни своей матери. Все эти разговоры я слушал с необыкновенным
вниманием. Припоминая наше первое пребывание в Багрове и некоторые слова,
вырывавшиеся у моей матери, тогда же мною замеченные, я старался составить
себе сколько-нибудь ясное и определенное понятие: в чем могла быть виновата
бабушка перед моею матерью и в чем была виновата мать перед нею? Верование
же мое в предчувствие и в пророческие сны получило от этих разговоров
сильное подкрепление.
На другой день, рано поутру, отец мой вместе с тетушкой Татьяной
Степановной уехали в Мордовский Бугуруслан. Хотя на следующий день, девятый
после кончины бабушки, все собирались ехать туда, чтобы слушать заупокойную
обедню и отслужить панихиду, но отец мой так нетерпеливо желал взглянуть на
могилу матери и поплакать над ней, что не захотел дожидаться целые сутки.
Он воротился еще задолго до обеда, бледный и расстроенный, и тетушка
Татьяна Степановна рассказывала, что мой отец как скоро завидел могилу
своей матери, то бросился к ней, как исступленный, обнял руками сырую