Все так, да мне луна милей.

Я

                     Когда весной оно проглянет
                     И верх озолотит полей,
                     Все вдруг цвести, рождаться станет...

                          Миницкая

                     Все так, да мне луна милей... и пр. и пр.

     Потом Миницкая читала  последующие  куплеты  в  похвалу  луне,  а  я  -
окончательные четыре стиха, в которых  вполне  выражается  любезность  князя
Долгорукова:

                     Вперед не спорь, да будь умнее
                     И знай, пустая голова,
                     Что всякой логики сильнее
                     Любезной женщины слова.

     Из такого чтения выходило  что-то  драматическое.  Я  много  и  усердно
хлопотал,  передавая  мои  литературные  убеждения,   наконец   довел   свою
противницу до некоторой уступки; она защищала кн. Долгорукова его же  стихом
и говорила нараспев звучным голоском своим, не заботясь о мере:

                     Все так, да Долгорукой мне милей!

     Долгое отсутствие моего отца, сильно  огорчавшее  мою  мать,  заставило
Прасковью Ивановну послать к нему на  помощь  своего  главного  управляющего
Михайлушку, который в то же время  считался  в  Симбирской  губернии  первым
поверенным, ходоком по тяжебным делам: он был лучший ученик  нашего  слепого
Пантелея. Не говоря  ни  слова  моей  матери,  Прасковья  Ивановна  написала
письмецо к моему отцу и приказала ему сейчас приехать. Отец  мой  немедленно
исполнил приказание и, оставя вместо себя Михайлушку,  приехал  в  Чурасово.
Мать обрадовалась, но радость ее очень уменьшилась, когда  она  узнала,  что
отец приехал по приказанию тетушки. Я слышал кое-какие  об  этом  неприятные
разговоры.  Через  несколько  дней,  при  мне,  мой  отец  сказал  Прасковье
Ивановне: "Я исполнил, тетушка, вашу волю; но если я оставлю дело без  моего
надзора, то я его проиграю". Прасковья Ивановна отвечала, что это все  вздор
и что Михайлушка побольше смыслит в  делах.  Отец  мой  остался,  но  весьма
неохотно. Предсказание его сбылось: недели через две Михайлушка воротился  и
объявил, что дело решено в пользу Богдановых. Отец мой пришел в отчаяние,  и
все уверения Михайлушки, что это ничего не  значит,  что  дело  окончательно
должно решиться в сенате (это говорил  и  наш  Пантелей),  что  тратиться  в
низших судебных местах - напрасный убыток, потому что,  в  случае  выгодного
для нас решения; противная сторона взяла бы дело на  апелляцию  и  перенесла
его в сенат и что теперь это самое  следует  сделать  нам,  -  нисколько  не
успокаивали  моего  отца.  Прасковья   Ивановна   и   мать   соглашались   с
Михайлушкой, и мой отец  должен  был  замолчать.  Михайлушке  поручено  было