Так, их нет со мной, конечно,
                         Нет друзей души моей!
                         Я мучение сердечно
                         Без моих терплю друзей.

     И эти бедные вирши (напечатанные, кажется, в  "Аонидах")  не  только  в
пении, где мелодия и голос певца или певицы  придают  достоинство  и  плохим
словам, но даже в чтении производили на меня живое и  грустное  впечатление.
Я выучил их наизусть и читал с большим увлечением; окружающие хвалили  меня.
Мать сказала об этом Прасковье Ивановне, и она очень была довольна, что  мне
так нравится любимая ее песня. Она заставила  меня  прочесть  ее  вслух  при
гостях в диванной и очень меня хвалила. С этих пор я  стал  пользоваться  ее
особенной благосклонностью.
     Чурасовская  лакейская  и  девичья   по-прежнему,   или   даже   более,
возбуждали опасения  моей  матери,  и  она  заранее  взяла  все  меры,  чтоб
предохранить меня от вредных впечатлений. Она строго приказала мне ни с  кем
не разговаривать, не вслушиваться в  речи  лакеев  и  горничных  и  даже  не
смотреть на их неприличное между собой  обращение.  Евсеичу  и  Параше  было
приказано  отдалять  нас  от  чурасовской  прислуги.  Но  исполнение   таких
приказаний трудно, и никогда нельзя на него полагаться. Ушей не  заткнешь  и
глаз не зажмуришь, а  услыхав  или  увидав  кое-что  новое  и  любопытное  -
захочешь  услышать  или  увидеть  продолжение.  Самая  строгость  запрещения
подстрекала любопытство, и я невольно обращал внимание на многое,  чего  мне
не надо было ни слышать, ни видеть. Опасаясь,  чтоб  не  вышло  каких-нибудь
неприятных историй, сходных с историей  Параши,  а  главное,  опасаясь,  что
мать будет бранить меня, я не все рассказывал ей, оправдывая себя  тем,  что
она сама позволила мне  не  сказывать  тетушке  Татьяне  Степановне  о  моем
посещении ее заповедного  амбара.  Дети  необыкновенно  памятливы,  и  часто
неосторожно сказанное при них слово  служит  им  поощрением  к  такого  рода
поступкам, которых они  не  сделали  бы,  не  услыхав  этого  ободрительного
слова.
     Я всегда предпочитал детскому обществу общество людей  взрослых,  но  в
Чурасове оно как-то меня не удовлетворяло. Сидя  в  диванной  и  внимательно
слушая, о чем говорили, чему так громко смеялись, я не мог  понять,  как  не
скучно  было  говорить  о  таких  пустяках?  Ничто   не   возбуждало   моего
сочувствия, и все рассказы разных анекдотов о соседях, видно очень  смешные,
потому что все смеялись, казались мне не  занимательными  и  незабавными.  Я
пробовал даже сидеть в гостиной подле играющих в карты, но и  там  мне  было
скучно, потому что я не понимал игры, не понимал слов и  не  понимал  споров
играющих, которые иногда довольно  горячились.  Любимыми  гостями  Просковьи
Ивановны были  Александр  Михайлыч  Карамзин  и  Никита  Никитич  Философов,
женатый на его сестре. Карамзина все называли  богатырем;  и  в  самом  деле
редко можно было встретить человека такого крепкого, могучего  сложения.  Он
был высок ростом, необыкновенно широк в плечах, довольно толст  и  в  то  же
время очень строен; грудь выдавалась у него вперед колесом,  как  говорится;
нрав имел он горячий и веселый; нередко показывал он свою богатырскую  силу,
играя двухпудовыми гирями,  как  легкими  шариками.  Один  раз,  в  припадке
веселости, схватил он толстую и высокую Дарью Васильевну и начал метать  ею,
как ружьем солдатский артикул. Отчаянный крик испуганной старухи, у  которой