почувствовал; теперь же я был поражен  широкою  и  быстрою  рекою,  отлогими
песчаными ее берегами и зеленою  уремойкарету и повозку стали  грузить  на  паром,  а  нам  подали  большую  косную
лодкуберега на край лодки; перевозчики в пестрых  мордовских  рубахах,  бредя  по
колени в воде, повели под руки мою мать и няньку с сестрицей; вдруг один  из
перевозчиков, рослый и загорелый, схватил меня на  руки  и  понес  прямо  по
воде в лодку, а отец пошел  рядом  по  дощечке,  улыбаясь  и  ободряя  меня,
потому что я, по своей  трусости,  от  которой  еще  не  освободился,  очень
испугался такого неожиданного путешествия. Четверо  гребцов  сели  в  весла,
перенесший меня человек взялся за кормовое  весло,  оттолкнулись  от  берега
шестом, все  пятеро  перевозчиков  перекрестились,  кормчий  громко  сказал:
"Призывай бога на  помочь",  и  лодка  полетела  поперек  реки,  скользя  по
вертящейся быстрине, бегущей у самого берега, называющейся "стремя".  Я  был
так поражен этим невиданным зрелищем, что совершенно онемел и не отвечал  ни
одного слова на вопросы отца и матери. Все смеялись, говоря, что  от  страха
у меня язык отнялся, но это было не совсем справедливо: я  был  подавлен  не
столько страхом, сколько новостью  предметов  и  величием  картины,  красоту
которой я чувствовал, хотя объяснить,  конечно,  не  умел.  Когда  мы  стали
подплывать к другому, отлогому берегу и по мелкому месту пошли на  шестах  к
пристани, я уже совершенно опомнился, и мне стало так  весело,  как  никогда
не бывало. Белые, чистые  пески  с  грядами  разноцветной  гальки,  то  есть
камешков, широко расстилались перед нами. Один из гребцов соскочил  в  воду,
подвел лодку за носовую веревку к пристани  и  крепко  привязал  к  причалу;
другой гребец сделал  то  же  с  кормою,  и  мы  все  преспокойно  вышли  на
пристань. Сколько новых предметов, сколько новых  слов!  Тут  мой  язык  уже
развязался, и я с большим любопытством стал  расспрашивать  обо  всем  наших
перевозчиков. Я не могу забыть,  как  эти  добрые  люди  ласково,  просто  и
толково отвечали мне на мои бесчисленные вопросы и как они были  благодарны,
когда отец дал им что-то за труды. С нами на лодке был ковер и  подушки,  мы
разостлали их на сухом песке, подальше от  воды,  потому  что  мать  боялась
сырости, и она прилегла на них, меня же отец повел набирать  галечки.  Я  не
имел о них понятия и пришел в восхищение, когда отец отыскал  мне  несколько
прекрасных,  гладких,  блестящих  разными  цветами  камешков,   из   которых
некоторые имели очень красивую,  затейливую  фигуру.  В  самом  деле,  нигде
нельзя отыскать такого разнообразия гальки, как на  реке  Белой;  в  этом  я
убедился впоследствии. Мы тут же нашли несколько  окаменелостей,  которые  и
после долго у нас хранились и  которые  можно  назвать  редкостью;  это  был
большой кусок пчелиного сота и довольно большая  лепешка  или  кучка  рыбьей
икры, совершенно  превратившаяся  в  камень.  Переправа  кареты,  кибитки  и
девяти лошадей продолжалась довольно долго, и я  успел  набрать  целую  кучу
чудесных, по моему мнению, камешков; но я очень  огорчился,  когда  отец  не
позволил мне их взять с собою, а выбрал только десятка полтора, сказав,  что
все остальные дрянь; я доказывал противное, но меня  не  послушали,  и  я  с
большим сожалением  оставил  набранную  мною  кучку.  Мы  сели  в  карету  и
отправились в  дальнейший  путь.  Мать  как  будто  освежилась  на  открытом
воздухе, и я с жаром начал ей показывать и  рассказывать  о  найденных  мною
драгоценностях, которыми были набиты мои карманы; камешки очень  понравились
моей сестрице, и некоторое из них я подарил ей. В нашей  карете  было  много
дорожных ящиков, один из них мать опростала и отдала в мое  распоряжение,  и