мне по одной части, и то в известные, назначенные  ею,  часы.  Книжек  всего
было двенадцать, и те не по порядку, а разрозненные. Оказалось, что  это  не
полное собрание "Детского чтения", состоявшего из двадцати частей.  Я  читал
свои книжки с восторгом и, несмотря на разумную бережливость матери,  прочел
все  с  небольшим  в  месяц.  В  детском  уме  моем  произошел   совершенный
переворот, и для меня  открылся  новый  мир...  Я  узнал  в  "рассуждении  о
громе",  что  такое  молния,  воздух,  облака;  узнал  образование  дождя  и
происхождение  снега.  Многие  явления  в  природе,  на  которые  я  смотрел
бессмысленно, хотя и с любопытством, получили для  меня  смысл,  значение  и
стали  еще  любопытнее.  Муравьи,  пчелы  и  особенно   бабочки   с   своими
превращеньями из яичек в червяка,  из  червяка  в  хризалиду  и  наконец  из
хризалиды в красивую бабочку - овладели  моим  вниманием  и  сочувствием;  я
получил непреодолимое желание все это наблюдать своими  глазами.  Собственно
нравоучительные статьи производили менее впечатления, но как забавляли  меня
"смешной способ ловить обезьян" и  басня  "о  старом  волке",  которого  все
пастухи от себя прогоняли! Как восхищался я "золотыми рыбками"!
     ______________
     журнал,  выходивший  как  еженедельное  приложение  к   газете   "Московские
ведомости", издавался Н.И.Новиковым в 1785-1789 годах. В журнале  печатались
статьи  по  физике,  истории,   географии,   были   также   и   произведения
художественной литературы.

     С некоторого времени стал я замечать, что мать моя  нездорова.  Она  не
лежала в  постели,  но  худела,  бледнела  и  теряла  силы  с  каждым  днем.
Нездоровье началось давно, но я этого сперва не видел и не понимал  причины,
от чего оно происходило. Только впоследствии  узнал  я  из  разговоров  меня
окружавших людей,  что  мать  сделалась  больна  от  телесного  истощения  и
душевных страданий во время моей  болезни.  Ежеминутная  опасность  потерять
страстно любимое дитя и усилия сохранить его напрягали ее нервы и  придавали
ей неестественные силы и как бы искусственную бодрость; но  когда  опасность
миновалась - общая энергия упала, и мать начала  чувствовать  ослабление:  у
нее заболела грудь, бок, и наконец появилось лихорадочное состояние;  те  же
самые доктора, которые так безуспешно лечили меня  и  которых  она  бросила,
принялись лечить ее. Я услыхал, как она  говорила  моему  отцу,  что  у  нее
начинается чахотка. Я не  знаю,  до  какой  степени  это  было  справедливо,
потому что больная была, как все утверждали, очень  мнительна,  и  не  знаю,
притворно или искренно, но мой отец и доктора уверяли ее, что это  неправда.
Я имел уже смутное понятие, что чахотка какая-то ужасная болезнь.  Сердце  у
меня замерло от страха, и мысль, что я причиною болезни матери, мучила  меня
беспрестанно. Я  стал  плакать  и  тосковать,  но  мать  умела  как-то  меня
разуверить  и  успокоить,  что  было  и  не  трудно  при  ее   беспредельной
нравственной власти надо мною.
     Не  имея  полной  доверенности  к  искусству  уфимских  докторов,  мать
решилась ехать в Оренбург, чтоб посоветоваться там  с  доктором  Деобольтом,
который славился во всем крае чудесными излечениями  отчаянно  больных.  Она
сама сказала мне  об  этом  с  веселым  видом  и  уверила,  что  возвратится
здоровою.  Я  совершенно  поверил,  успокоился,  даже  повеселел   и   начал
приставать к матери, чтоб она ехала поскорее. Но для  этой  поездки  надобно
было иметь деньги, а притом куда девать, на  кого  оставить  двух  маленьких