сердца. Расклеивали листовки  мы много раз,  но ни разу  не попались. Иногда
утром  мы  с  Натаном  тайком  не  только от мамы, но  и от  Давида,  ходили
смотреть,  висят  ли  наши листовки, читали их  -  и очень гордились  своими
делами.
     Давида  продержали   недолго,  месяц  с  небольшим  -  и  выпустили  за
недоказанностью обвинения.
     Давид  был единственной опорой  матери  и,  по  существу, содержал  всю
семью. Окончив  высшее начальное училище, он давал уроки. Ходил он для этого
из одного конца города в другой - и одновременно готовился сдавать экстерном
за гимназию. Зарабатывал Давид рублей  20-25 в месяц. Это и был бюджет нашей
семьи, к которому добавлялись  небольшие заработки мамы: она покупала старое
платье, ремонтировала или перешивала его, а затем продавала на барахолке.
     В 1909 году Давид  стал репетитором Иосифа  Уткина, будущего советского
поэта. Его родители за  уроки предоставили брату отдельную комнату с  полным
пансионом.
     Несмотря на то, что брат стал жить отдельно, он продолжал помогать маме
и  заботиться  о  семье. Часто  он давал нам с Натаном  деньги и посылал  за
покупками для дома - покупать муку, рыбу, сахар, растительное масло, крупы и
прочее.  Помню, как мы Натаном покупали рыбу: она в те годы  была в Иркутске
самым  доступным для бедняков  продуктом.  Мы брали  большой мешок,  шли  на
рыбный  рынок  и ходили меж  рядов, прицениваясь.  Конечно,  омуль,  муксун,
таймень, хариус, сиг были нам не по карману, но окунь, щука, сазан,  карась,
линь, налим стоили дешево. На рубль можно было купить целый мешок -  до двух
пудов, если сумеешь  как  следует наложить. Мама  учила  нас  брать  рыбу не
слишком крупную  и  не  слишком мелкую - средняя рыба,  говорила  она, лучше
укладывается, и ее  входит в  мешок  больше.  Мы  строго  следовали  маминым
советам, накладывали  в мешок не  меньше двух  пудов и с трудом  тащили  его
домой, я - взявшись за один, а Натан - за другой конец.
     Муку покупали крупчатку, расфасованную в полотняные  мешки по 40 фунтов
(до  сих  пор  запомнился  штамп  на  белом  полотне:  "Мука  Велицкого"). В
квартирах везде были русские печи, и хлеб мама пекла сама. Такого хлеба, как
мамин, пышного, пахучего  и вкусного, я уже не ел никогда.  Была она большой
мастерицей и печь пироги с рыбой и рисом (в будни - со щукой, в праздники  -
с тайменем), и особенно - пирожки с мясом, оставшиеся нашим  любимым блюдом.
Когда у мамы собирались ее  уже взрослые сыновья, она  прежде  всего угощала
нас нашими любимыми пирожками.
     Но  в  детстве  это  бывало редко. Мяса мы тогда  ели  мало: оно стоило
относительно дорого.
     Летом мы с Натаном собирали грибы  и ягоды, которых под  Иркутском было
очень  много. Обильно  росли  там  смородина,  земляника,  лесная  клубника,
брусника,  черника,  голубика,  облепиха и черемуха.  Мама солила, сушила  и
жарила грибы, мочила бруснику, варила кисели  и  варенье,  но  большую часть
ягод мы  съедали свежими.  Собирали  мы  и  кедровые орешки,  но  для  этого
приходилось  ходить километров  20-25  от  Иркутска.  Кедровые  орешки  были
большое лакомство. Мы  калили их на железной печурке, постоянно топившейся в
нашей квартире (русскую  печь, требовавшую много дров, топили  только тогда,
когда мама пекла хлеб).
     Часто я оставался в квартире один. Мама уходила на барахолку, Давид был
занят допоздна  на уроках, Натан убегал с соседскими мальчишками на улицу. Я
сидел  у печурки, подкладывал  в  нее дрова и ждал маму,  чтобы  она, быстро