без  печей  для сжигания трупов.  Время от времени окончательно выдохшихся
людей партиями отправляли в другие лагеря с  более  совершенным  аппаратом
уничтожения. А те, кто еще был в состоянии работать, шагали в каменоломню,
где дробили камень,  складывая его в штабеля,  которые потом перегружали в
железнодорожные составы.  Тех,  кто падал от усталости и не мог подняться,
тут же приканчивали выстрелом в затылок,  а трупы бросали в ров.  Когда он
наполнялся, его засыпали камнями, рядом копали новый и так далее...
     Комендантом лагеря был эсэсовец Пфердман,  садист и убийца, такой же,
как и его "коллеги" в Освенциме или Майданеке, Треблинке и Дахау. Но самым
страшным был даже не он,  а капо барака,  старый знакомый - Гадоха. Как он
попал сюда,  ни Корнев,  ни Мишка не знали, возможно, чисто случайно, да и
встретил он  их  с  нескрываемым удивлением,  впрочем тут же  обернувшимся
почти ликующим торжеством.
     - Старший лейтенант Корнев!  Какая приятная встреча!  Не  ожидал,  но
доволен. Житуха райская у нас.
     И сшиб его с ног одним ударом под ложечку.
     - Вот  такие  пироги,  старший  лейтенант,  -  ухмыльнулся  Гадоха  и
обернулся к Ягодкину.  -  А тебе, хмырь болотный, я оставлю памятку на всю
жизнь. Если выживешь, конечно.
     И,  отстегнув от пояса длинную резиновую,  почти не гнущуюся дубинку,
он  ткнул ее  в  левый глаз Ягодкина.  Тот даже не вскрикнул,  лишь закрыл
выбитый глаз рукой.
     - Твоя власть, Гадоха, - сказал он. - Только ведь за все рассчитаться
придется.
     - Я и рассчитаюсь, - не промедлил с ответом Гадоха, - я еще много раз
о  себе напомню.  Ну а  теперь марш в  барак!  Второй ряд от двери,  койки
третья и четвертая.
     Он каждый раз напоминал о себе. Присядешь на минуту у глыбы песчаника
- удар  дубинкой:  встать!  Оступишься -  подсечка.  Пройдешь  мимо  и  не
поклонишься -  карцер. А карцер - это каменный мешок, из которого сам и не
вылезешь: жди, когда тебя вытащат по приказанию Гадохи. Но в карцере он не
держал более суток: Пфердману требовалась здоровая рабочая сила.
     А  иногда  Гадоха  милостиво  отзывал  Корнева  из  каменоломни:  ему
хотелось поговорить.
     - Рассчитываемся, старший лейтенант? - похохатывал он.
     - За нас рассчитаются, Гадоха.
     - Кто?
     - Твои бывшие однополчане, Гадоха.
     В  лагере уже  знали  о  стремительном наступлении советских армий по
всему фронту,  и Гадоха догадывался,  что и пленные о том знали. Поэтому и
не последовало тогда удара дубинкой. Он только задумчиво нахмурился.
     - Не  дойдут сюда ваши,  -  проговорил он,  не  отрывая глаз от своих
порыжевших сапог.
     Теперь уже Корнев усмехнулся.
     - Непременно  дойдут.   Вот   тогда  и   рассчитаемся,   Сергей  свет
Тимофеевич.
     В ответ не последовало ни пинка,  ни удара.  Молча встал Гадоха и, не
оборачиваясь,  пошел по каменному карнизу каменоломни.  Он чуял опасность:
советские войска тогда освобождали Польшу.  С  этой  минуты он  еще  более
ожесточился,  страх уже прорастал в нем. По ночам стал напиваться замертво