старлеем, держался соответственно уставу, но не без желания понравиться и
заслужить похвалу, а выговоры и замечания выслушивал почтительно и
согласно.
Именно потому командир разведвзвода Толя Корнев, наш друг и ровесник,
с которым мы познакомились в том же московском военкомате, и взял с собой
в разведку Гадоху и Ягодкина, первого - по способностям, второго - по
рвению: Мишка был не очень умелый солдат, но старательный и упрямый. Да и
отвагой его бог не обидел.
Случилось это в местечке Пасковцы на правом берегу Вислы. Река уже
была близко, но крупные фашистские соединения, сосредоточенные на
побережье, все еще мешали нам ее форсировать. Потому и выходил их
маленький отряд на береговые тропы, чтобы разведать у польских рыбаков,
где фронт более растянут и, следовательно, облегчит нам возможность
прорыва.
Здесь их и ждал провал, как выяснилось впоследствии, заранее
запланированный. В старом ольшанике на заболоченной тропе они обнаружили
крестьянскую хату, запущенную и, казалось, необитаемую. Никого кругом не
было, хотя прибрежный лес мог скрывать и хорошо замаскированные передовые
немецкие посты. Разведать хижину Гадоха вызвался первым.
- Порядок, товарищ старший лейтенант! - крикнул он. - Идите за мной.
- И вошел в хату.
Они побежали, рванули дверь и удивиться даже не успели, как их
схватили и обезоружили. Большая горница была полным-полна фашистских
солдат. Сумел ли Гадоха заранее как-нибудь предупредить их или сделал свое
черное дело, заранее не сговариваясь, никто не знал, конечно, но
предательство было очевидным и умышленным.
- Зольдатен? - спросил Гадоху высокий подтянутый офицер.
- Старший лейтенант Корнев и рядовой Ягодкин, - в струну вытянулся
Гадоха. - Больше русских здесь нет. Нас только трое в разведке.
- Сука! Я всегда знал, что ты когда-нибудь продашь, вор в законе, -
сказал Ягодкин.
Их тут же, не допрашивая, избили и связанных увезли в штаб. Там уже
допросили. Какого полка? Какой дивизии? Где расположена? Сколько пушек?
Они молчали. Снова избили. Допрашивали и били. Допрашивали и били. Корнев
захлебывался кровью, но молчал. Молчал и Мишка. Почему-то их не
расстреляли тут же, а почти в бессознательном состоянии переправили через
Вислу в штаб дивизии. Может быть, рассчитывали, что они все-таки
заговорят, когда очнутся.
Они и заговорили. Только между собой.
- Опять будут бить, - сказал Корнев.
- Будут, - прошамкал Мишка. У него уже не было зубов.
- Сдохнем, наверно.
- Если пристрелят, - согласился Мишка. - А может, и выживем. Лишь бы
кости не перебили.
Выжили. А затем крестный путь военнопленного, длинные дороги, вагоны
даже без подстилки для скота, переезды и переотправки, вагон отцепляли и
прицепляли к другим составам, их - более или менее здоровых - почти не
кормили и не поили, а умирающих и больных просто пристреливали и
выбрасывали из вагонов под откосы железнодорожной насыпи. А в конце пути -
лагерь на лесистых склонах Словакии. Лагерь номерной, без названия и даже