- Большущий якорь и "Нина" почти до локтя.
     - Спасибо за  информацию,  -  сказал я,  -  и  за  то,  что переслали
шкатулку нам.  А  у  меня к  вам еще просьба.  Не  могли бы вы заглянуть в
архивы довоенных лет и  посмотреть,  не проходил ли у вас по какому-нибудь
уголовному делу  некий Гадоха Сергей Тимофеевич.  Если  проходил и  у  вас
имеются его отпечатки пальцев,  то вы бы могли сравнить их с теми, которые
сняли  с  трупа.  Вы  сделаете  это  сами  или  мне  следует  обратиться к
начальнику отдела?
     Последнюю реплику я  добавил только  из  вежливости,  потому что  был
уверен в ответе.
     - Зачем?  - улыбнулся он, мгновенно сообразив, что я знаю о сгоревшем
Ягодкине гораздо больше его.  - Я с удовольствием сделаю это и сам и, если
отпечатки сойдутся,  немедленно же поставлю вас в известность. Может быть,
в этом случае придется подключиться и нам: есть еще не закрытые дела.
     - Лично я  думаю,  -  сказал я,  -  что прежнее ремесло он  оставил и
прежние  связи  не  возобновил,  хотя  наличие  крупной  суммы  долларов в
шкатулке,  может быть, и не исключает валютных операций. Словом, там видно
будет.  Возможен и такой вариант:  мы закрываем дело,  а вы открываете его
снова.  Ведь нам  и  вам  интересен не  сам  погибший,  а  его сообщники и
преемники...
     Разговор этот был позавчера,  а сейчас,  плохо доспав ночь,  я сижу у
себя в управлении и вызываю Жирмундского.
     - Я уже на месте, Саша. Заходи.
     Когда разговор у нас неофициальный,  мы всегда с ним на "ты" и зову я
его Сашей.  Он сын моего боевого товарища,  с которым мы вместе  дошли  до
Берлина  и  который  очень  много для меня сделал в труднейшей обстановке,
осложнившей мою военную жизнь в сорок четвертом году.  Мы были рядышком  и
после  войны в нашей военной комендатуре в немецком городе Хаммельне,  и в
дни мира, когда подрастал Саша, после пришедший по стопам покойного отца в
органы  безопасности.  Здесь  он  обнаружил незаурядный талант чекиста,  а
приобретенный опыт работы позволил ему в конце концов почти догнать  меня:
теперь  он  майор  и  мой  ближайший  помощник.  В этой роли он был просто
неоценим,  особенно в тех случаях,  когда в круг нашей  расследовательской
деятельности попадали молодые люди,  которых он,  естественно, знал лучше,
легче понимал, точнее улавливал их настроения и мысли. Мы даже подружились
с ним,  как говорится,  "на равных",  несмотря на разницу в возрасте, - уж
очень многое нас сближало.  И взаимная симпатия,  и его тяга  холостяка  к
семейному,   и  общность  интересов,  и  любовь  к  музыке  -  он  собирал
современные джазовые записи,  я - классику в концертном исполнении.  Да  и
встречались  мы  не  только по службе.  По вечерам он часто забегал ко мне
поиграть в шахматы или разобрать только что опубликованную партию  Карпова
или Таля, а то и просто поужинать у нас.
     Сейчас мы одни,  и Саша, даже не поздоровавшись, словно мы только что
виделись,  молча садится против меня  и  выкладывает на  стол потускневшую
медную шкатулку,  пересланную нам  из  уголовного розыска.  Она уже прошла
через экспертизу,  и  все  в  ней  разложено,  как  и  было при получении:
затрепанный томик  Агаты  Кристи в  лондонском издании Макмиллана,  пухлая
пачка новеньких десятидолларовых купюр и  военный билет с паспортом на имя
Ягодкина,  все данные которых я уже помню наизусть и точно знаю,  кого они
прикрывали.