награжден.  А  с  его  профессией он  всегда на  булку с  изюмом заработает.
Лицедеи и шуты любимы народом.
  - Лицедеи и  шуты опасны для власти,  -  ввернул Ким,  который ко всему
происходящему относился как к странному -  да!  страшному -  да! - но все же
спектаклю.  А захваты на руках и ногах,  всякие там укольчики - так нынешняя
режиссура на выдумку горазда...
  - Глупой  власти опасны,  -  сказало первое лицо.  -  Она  их  боится и
преследует,  а значит -  ожесточает.  Умной -  нисколько.  Она их награждает
званиями,  премиями, орденами и прочими цацками. Чем больше цацок, тем лучше
служат умной власти смелые лицедеи и шуты.
  - Где это они должны служить?  В  зоне?  -  с сомнением спросило правое
лицо.
  - Смотря что  называть зоной...  -  среднее лицо отбросило папку "ДЪЛО"
назад,   и  та  растворилась  в  синеве,   как  давеча  -   журавлиный  клин
столоначальников.  -  Мне  хотелось бы  обратиться -  не  удивляйтесь!  -  к
метеорологии.  В  этой  науке есть один замечательный термин:  зона высокого
давления.  Я  склонен распространить этот термин на  все  сферы человеческой
деятельности.  Так,  например,  наказание  трудовым  стажем  человек  должен
отбывать именно  в  этой  зоне   в  ней,  кстати,  легко  происходит процесс
поражения в правах...  Чтобы вы не сочли меня голословным,  прошу оглянуться
на пройденный нами путь...
  Правое лицо  и  левое  лицо  послушно оглянулись.  Что  уж  они  смогли
разглядеть в  синей темноте просцениума,  то бишь вагона,  Ким не ведал,  но
повернулись оба  явно  довольные.  Видно,  встал  перед их  мысленным взором
пройденный путь, славный и радостный, который, как песня утверждает, никто у
нас не отберет.
  - Ну как? - поинтересовалось первое лицо.
  - Верно, - сказало правое лицо.
  - Единственно, - сказало левое лицо.
  - Да, - вспомнило первое лицо, - вам, юноша, ясен приговор?
  - А то! - сказал Ким. - Только клал я на него...
  - Класть -  это ваше право,  -  мило улыбнулось первое лицо.  -  У  вас
вообще немало прав, которыми вы поражены, кроме одного: обжаловать приговор.
Он окончателен, кассировать не у кого.
  - Ну и какие ж у меня права?  -  праздно поинтересовался Ким,  изо всех
сил шевеля пальцами рук, чтобы хоть как-то погонять застоявшуюся кровь.
  - Не-ве-ро-ят-ны-е!  -  по складам отчеканило первое лицо. - Бороться и
искать.  Найти  и  не  сдаваться.  Грызть  гранит.  Ковать железо.  Вздымать
знамя...  Долго перечислять,  назову лишь главное,  на  мой  взгляд:  дышать
полной грудью.  Я,  юноша, другой такой страны не знаю, где так вольно дышит
человек. И вы не знаете. И никто не знает и знать не должен. Я прав?
  - Вполне, - сказало правое лицо.
  - Предельно, - сказало левое лицо.
  - Встать,  суд уходит,  -  подвело итог первое лицо,  но  не встало.  И
остальные продолжали сидеть. - Уведите приговоренного.
  Никто,  конечно,  не явился,  чтобы увести - или увезти? - Кима. Стол с
троицей уплыл  в  темноту,  слился  с  ней,  а  робот-коляска вновь  ожил  и
покатился в  следующий вагон.  Или  -  так  хотелось  Киму!  -  в  следующую
декорацию,  в следующую сцену. Хотя какая, к чертям, декорация, если вагон -
все-таки вагон!  -  трясло на  стыках,  колеса привычно громыхали под полом,