престранная картиночка,  к которой он,  надо отметить,  малость притерпелся,
попривык  и  даже  с  неким  интересом наблюдал за  вихревым столодвижением,
слушал поток риторических вопросов.  С младых ногтей любимый эпизод из "Вия"
- вот что она ему напоминала...

  А  вопросы сыпались со всех сторон,  множились,  повторялись,  налезали
один на другой,  и  Ким не всегда мог отделить их друг от друга:  так и жили
они - объединенными:
  - Имеет ли правительственные награды в местах заключения?..
  - Имеет ли партийные взыскания в фашистском плену?..
  - Национальность в выборных органах?..
  - Пол в командировках за рубеж?..
  - Воинское звание по месту жительства?..
  И так далее, и тому подобное...
  В конце концов Ким перестал что-либо соображать.  От постоянного писка,
бесконечных уколов и занудного столоверчения у него трещала голова, зудела и
чесалась кожа.  Он  вспотел,  почти оглох,  временно ослеп и  вконец потерял
всякую возможность здраво оценивать ситуацию.  Да  и  какой  умник взялся бы
оценить ее  здраво?..  Летающий гроб  у  классика -  невинная патриархальная
забава  по  сравнению  с  воздушной  атакой  столодержателей.   Мертвая,  но
несказанно прекрасная панночка -  нежный отдых зрению и  уму по  сравнению с
мерзкими рожами делопроизводителей...
  Но в скоростном экспрессе,  на который так опрометчиво прыгнул Ким, все
процессы  шли  с  толковой  скоростью.  Вопросы  закончились,  папка  "ДЪЛО"
переполнилась,   канцелярские  столы   выстроились  журавлиным,   клином   и
растворились в  синей темноте.  Робот-коляска снялся с якоря и споро покатил
вперед - в дальнейшую неизвестность.
  Ким даже обрадовался движению:  ветерок откуда-то повеял, остудил лицо,
и голова потише гудела.  Вот только руки и ноги затекли так, что - думалось!
- разжались бы сейчас захваты,  кончилась пытка, так Ким ни встать, ни рукой
пошевелить не смог бы.  Но захваты не разжимались, робот аккуратно перевалил
через какой-то  бугорок на  невидимом полу,  через какой-то  холмик -  уж не
вагонный ли стык? - и, проехав с метр, снова притормозил.
  Свет не изменился,  разве что стал чуть ярче.  И  в  синем пространстве
вагона -  или сцены?  -  возникла новая декорация. Опять стол, только крытый
суконной скатертью,  зеленой,  по всей вероятности, хотя при таком освещении
она  смотрелась синей или  черной.  (Типичная ошибка осветителя,  машинально
подумал Ким.)  За столом -  трое,  по виду -  из Больших Начальников,  может
быть,  из тех самых, с кем Ким успел немного позаседать - так немного, что и
лиц их  не  запомнил.  Да не было,  не было у  них лиц!  Одно Лицо на всех -
сытое,  гладкое,  уверенное, довольное, пахнущее кремом для бритья "Жилетт",
одеколоном  "Табак",   зубной  пастой  "Пепсодент",  а  также  копченостями,
вареностями,  соленостями,  жареностями и пареностями,  щедро отпущенными по
спецталонам в спецвагоне.
  Одно   Лицо   в   трех   лицах   сидело  перед  Кимом,   внимательно  и
недоброжелательно изучало его,  закованного,  а  перед ним (перед ними?)  на
скатерти лежала давешняя папка "ДЪЛО".
  Ну почему ж через "ять",  бессмысленно подумал Ким.  Какой здесь намек,
какая аллюзия,  что имел в виду режиссер?..  Может быть,  связь его, Кима, с
народовольцами  и  чернопередельцами?  Или  с  эсерами  и  эсдеками?  Круто,