тут же поймал в квадратик видоискателя по-скелетному  зубастую  мордочку
зверька. Его острые зубки не были скрыты ни деснами, ни шкурой, а потому
голова существа размерами с пуделя  более  напоминала  собачий  череп  в
музее биологии. Решив, что на прогалине безопасно, животное  вылезло  на
нее и даже повернулось к наблюдателям  боком.  "Скви-и-и-р",  -  позвало
оно. Владимир жадно снимал  существо  на  камеру,  слыша,  как  академик
возбужденно сопит ему в ухо. По  интенсивности  этого  сопения  Владимир
сделал вывод, что данный вид Петру Семеновичу не известен.
   Когда зверек показался целиком, Владимир отметил, что  у  него  шесть
лап, из которых  задняя  пара  была  вывернута  коленями  назад,  как  у
кузнечика  или   же   саранчи.   Узкая   зубастая   морда   зверя   была
непропорционально длинной, крепилась же она к телу короткой  шеей.  Само
же туловище более всего напоминало туловище блохи  -  оно  было  черным,
сплюснутым с боков и блестело на  солнце;  две  пары  передних  ножек  у
существа были короткими и размещались под туловищем, задние же были явно
предназначены для прыжков. "Это уже какой-то  блохозавр",  -  подумалось
Владимиру. Скорее всего существо состояло в наиболее близком  родстве  с
насекомыми и было, возможно,  самым  большим  насекомым  нашей  планеты.
Затаив дыхание, Петр Семенович и Владимир  следили  за  появлением  двух
других существ, похожих на показавшегося первым, но меньших по размеру.
   "Сти", - коротко сказало создание покрупнее, и все трое  стремительно
рванули через свободный от хлебов участок  возле  строения,  пробежав  в
нескольких шагах от застывших ученых. Еще мгновение, и  троица  скрылась
среди высоких колосьев. Владимир успел отснять их еще и сзади, так  что,
можно сказать, толком еще не приехав, ученые  уже  имели  неопровержимые
свидетельства существования загадочных губителей хлебов.
   - Володя, - сказал Бадмаев,  когда  зверьки  растворились  в  высокой
пшенице, - вот теперь мы с тобою начнем заниматься настоящей наукой.
 
Глава 2 
ПРЕМИЯ ДЛЯ АКАДЕМИКОВ 
 
   Вечером того же дня и Володе,  и  Роману  Максимовичу,  который,  как
малое дитя пряник, чуть не  слезно  выпрашивал  у  Бадмаева,  чтобы  тот
поскорее дал заключение о необходимости привлечь военных,  стало  ясным,
что академик, дорвавшийся  до  сенсационной  темы,  действительно  решил
всерьез   заняться   наукой,   а   вовсе   не    писать    разнообразных
скоропалительных рекомендаций. Он вовсе не слушал  толстого  Пересядько,
ходившего за ним по пятам и ноющего о гибели  урожая  и  убытках;  более
того, одержимый собственными  идеями,  он,  казалось,  и  вовсе  его  не
слышал.  Володя  с  некоторым  даже  злорадством  смотрел  на  страдания
толстяка, занимавшего должность то ли  председателя  фермерского  совета
Белгородской области, то ли  какую-то  еще,  столь  же  звучную,  но  не
наделяющую вступившего в  нее  реальными  полномочиями.  Академик  же  и
Володю-то,  казалось,  не  замечал,   будучи   вполне   самодостаточным.
Аскетичный Бадмаев, в  чьих  глазах  сейчас,  как  никогда  ярко,  горел
безумный огонек  гениальности,  и  вьющийся  за  ним  Пересядько  сильно
смахивали на Дон  Кихота  и  Санчо  Пенсу.  Они  были  так  погружены  в
переживания - каждый в свои,  -  что  Володя,  чувствовавший  себя  пока
совершенно не у дел, даже заснял их на  камеру,  для  себя,  на  память,